Даже финальной реплики, позволившей бы уйти элегантно, что-то не подворачивалось. Мысли, пометавшись, свернули в привычную бытовую колею, он достал бумажник, не глядя, выдернул всё из того отделения, где лежали сложенные пополам тысячерублевки, решительно протянул дочери:
— Мало ли что… Малышке понадобится…
— Да зачем… — сказала Анжелика и без радости, и без особого протеста.
— Пригодится-пригодится, — сказал Смолин и опустил деньги в приоткрытую сумку, а следом и визитку. — Звони, если что.
— Ладно.
— Ну, пока…
— Пока…
Он с превеликим облегчением развернулся на каблуках, сел за руль, не торопясь включать зажигание. Анжелика прошла мимо, всё же бросив на Ингу быстрый любопытный взгляд — как любая женщина на её месте. Скоро она исчезла и из зеркальца заднего вида.
Инга осторожным тоном произнесла:
— Вы не подумайте, я в вашу жизнь не лезу… Это что, ваша бывшая!
— Это моя дочь и моя внучка, — сказал Смолин без особых эмоций. — Вот такой я старый…
— Вы с ней что, поссорились?
— Почему вы так решили?
— Как-то вы общались… наспех и холодно.
— Чужие люди, — сказал Смолин, усмехаясь насколько мог беззаботнее. — Да-авненько развелись… чёрт, в том году будет тридцать лет, юбилей. Надо же, как времечко свистит…
В глазах Инги пылало нечто вроде профессионального интереса:
— Вы говорили, что антиквариатом занимались лет чуть ли не с двадцати, я помню… Она что, не разделяла ваших интересов?
— Можно и так сказать, — медленно произнёс Смолин без тени горечи, даже весело. — Она у меня была очень идейная и правильная в отличие от меня. Когда мне влепили первый условный, был жуткий скандал с идеологическим подтекстом, а если учесть, что года не прошло, как я залетел вторично и на сей раз отхватил два годика уже не условных…
— Вы что, сидели?
Особенного ужаса в её голосе не было — одно щенячье любопытство. Удивишь кого-то в России-матушке зоновским прошлым, как же. Особенно нынешнюю шуструю молодёжь, насмотревшуюся сериалов типа «Леди на зоне»…
— Ну да, — сказал Смолин. — И те два года, и потом ещё четыре. Не бойтесь, не за педофилию…
— А за что?
— Да так, — сказал Смолин. — И условно, и второй срок — за спекуляцию.
— За что?
— За спекуляцию.
— А это как?
Смолин повернулся к ней и всмотрелся очень внимательно — нет, она ни капельки не шутила, она и в самом деле взирала непонимающе, словно с ней заговорили по-марсиански…
— Спекуляция — это когда продаёшь дороже то, что в магазине стоило дешевле, — сказал Смолин. — Магазинная цена этим книгам была рупь сорок, а я их продавал по пятёрке…
— Ну и что?
С величайшим терпением Смолин сказал: