Нет ничего легче, как дюйм за дюймом ступать по зыбкой почве. Граница тонка и размыта, ничего не стоит ее перешагнуть — и проще простого не вернуться назад. Через три недели Уэйд Ларю напился, проник ночью в школу и переломал все ламанчские декорации, получив себе в дебет только привод в полицию и временное отстранение от занятий.
Началось сползание по наклонной.
Уэйд подсел на наркотики, переехал в Бостон, чтобы разобраться в себе, постепенно превратился в форменного параноика, не расставался с пистолетом и в итоге оказался на пресс-конференции в качестве печально известного преступника, косвенно виновного в гибели восемнадцати человек.
Лица в зале были знакомы Ларю еще по суду пятнадцатилетней давности. Большинство он знал по именам. На суде эти люди сидели оглушенные горем, и тогда Уэйд их понимал и сочувствовал им. Сейчас, пятнадцать лет спустя, во взглядах появилась враждебность. Из отчаяния и боли выкристаллизировалось отношение, в котором не было ничего, кроме гнева и ненависти. На суде Уэйд Ларю был рад спрятаться от взглядов. Сейчас он сидел с поднятой головой и не отводил глаз. Сочувствие потерпевшим, понимание, с каким он встретил суровый приговор, перегорели перед их нежеланием прощать. Он никому не хотел причинять вред. Они это знали. Он принес извинения. Он заплатил огромную цену. Но эти семьи упорно цеплялись за свою ненависть.
Ну и горите в аду…
Вполуха слушая гладкое, словно навощенное, красноречие адвокатессы, говорившей о прошении и искуплении, об исправлении и трансформации, о понимании и втором шансе, Ларю вдруг заметил Грейс Лоусон, сидевшую рядом с Веспой. По идее при виде Карла Веспы его должен был обуять безмерный ужас, но страх в нем тоже перегорел. Когда Уэйд попал в тюрьму, его сильно били — сначала люди Веспы, затем, в надежде выслужиться, все остальные, включая охранников. Ларю жил в постоянном страхе. Страх, как и тюремный запах, стал частью его самого и частью жизни в тюрьме. Может, этим и объясняется его теперешняя бесчувственность.
В конце концов и в «Уолдене» у Ларю появились друзья, но тюрьма отнюдь не способствует исправлению, что бы ни говорила сейчас Сандра Ковал. Тюрьма обдирает тебя до основы, до самой сердцевины, до врожденной личности, и то, что приходится делать, чтобы выжить в тюрьме, подчас ужасно. Ладно, не важно. Он уже на свободе. Нужно жить дальше. Все в прошлом.
Правда, это как посмотреть.
В зале царила не просто полная тишина — из комнаты словно выкачали воздух. Все семьи каменно сидели на своих местах, но в них не чувствовалось энергии. Они были пустыми оболочками, безутешными и бессильными. Они не смогут причинить ему вреда. Больше не смогут.