— Почему до сих пор нет евреев? Будьте любезны позаботиться, чтобы они шли сюда. Или вы считаете, что они уже не обязаны повиноваться?
— Я обошел блоки и потребовал, чтобы ваш приказ был выполнен, — солгал Кремер.
— Потребовал, потребовал! — закричал Рейнебот. — Вся эта сволочь должна явиться для отправки на работу. Чтоб через час они построились здесь, не то вам не несдобровать!
Тяжело было Кремеру идти к евреям в бараки. Ноги у него, казалось, были налиты свинцом. Сердце в груди кричало: «Оставайтесь на местах, товарищи! Пусть никто не идет к воротам! У нас есть оружие! Мы вас защитим!» Но пламенный зов сердца умолк, Кремер вошел в первый барак.
С перепуганными лицами, дрожа от застрявшего в горле плача, обступили его несчастные, будто он нес им спасение.
— Мы останемся здесь! Мы не пойдем!
Кремеру пришлось сделать над собой нечеловеческое усилие, чтобы выполнить свою обязанность.
— Вы должны идти, товарищи! Мы тоже должны идти… — Кремер повернулся к молодому старосте, которого хорошо знал. — Вели своим идти, Аким, иначе нельзя. Не торопясь, ты меня понимаешь, не торопясь! Пусть этот гад наверху еще разок-другой покричит. Может быть, удастся затянуть дело до темноты. Ночью они производить эвакуацию не станут. А до завтра, глядишь, что-нибудь и изменится.
Когда заключенные, по требованию старосты, начали очень медленно собираться, Кремер пошел в другие бараки. Здесь было то же самое. Охваченные отчаянием люди, не успев стать в ряды, убегали обратно. Маршевые колонны не удавалось построить. К окнам бараков, находившихся поблизости, прильнули заключенные, наблюдая за мечущейся, подстегиваемой отчаянием толпой. Эту картину можно было видеть и из окон польского барака. Вместе с несколькими своими товарищами из группы Сопротивления Прибула не отрываясь глядел в окно, прижав кулаки к стеклу.
— Черт знает что! Мы стоять здесь и смотреть! Черт знает что!
Товарищи понимали его. Молча, озлобленно, с сумрачным блеском в глазах созерцали они эту тяжелую драму. Однако они заметили, что Кремер не старается внести в сумятицу какой-либо порядок. Как только в его присутствии перед бараком собиралось несколько заключенных-евреев, Кремер переходил к следующему бараку. Тогда собравшиеся вновь исчезали. Такие приливы и отливы продолжались около часа.
— Где застряли евреи? Староста лагеря! Распорядитесь, чтобы они немедленно шли к воротам!
Раздавшийся из громкоговорителя зловещий голос еще больше напугал взволнованных людей. Они бросились в разные стороны. Перед одним из бараков образовалось что-то вроде маршевой колонны, но она дошла лишь до следующего барака. Здесь она снова рассыпалась, и часть заключенных кинулась в этот барак, а часть — убежала под защиту своего собственного, плача, вопя, всхлипывая, ругаясь, молясь. Они обнимались, целовались, говорили друг другу прощальные слова. Староста блока упрашивал их снова построиться. Они убегали в спальные помещения, заползали под нары или прятались за выгребными ямами, и все это напрасно, потому что укрыться было негде. Волк, запустив клыки, вгрызался в тела, и стряхнуть его было невозможно. И снова прозвучал зловещий голос: