Богорский протянул Кремеру руку и, как уже раз было, сказал лишь одно слово:
— Товарищ!
Потом они молча обнялись.
Грудь Бохова захлестнула горячая волна, когда Богорский безмолвно положил ему руки на плечи. Сквозь хрусталь слез их взоры побратались, ибо их всегда связывала братская любовь. Они улыбнулись друг другу.
Придя наконец в себя, Богорский сказал, грустно улыбаясь.
— Я еще должен вам кое-что вернуть: ребенка!
— Он у тебя? — спросил пораженный Кремер.
Богорский ответил отрицательно.
— Значит, это все-таки ты унес его, а мне сказал неправду? — воскликнул Бохов.
— В последний раз говорю: я не уносил ребенка.
Он поспешно вышел и сейчас же вернулся с молодым красноармейцем.
— Это он, — указал Богорский на молодого солдата.
Тот кивнул, сияя. Принадлежа раньше к команде, обслуживавшей эсэсовский свинарник, он по распоряжению Богорского «выкрал» малыша из постели Цидковского и спрятал его в закуте супоросой свиньи. Там ребенок находится и теперь. Никто в команде об этом не знал…
Немного позже Кремер отправился туда. Он и Бохов обо всем договорились. Ребенка решили устроить в тридцать восьмом бараке.
Команда свинарника тоже сильно поредела. В кое-как сколоченном сарае, куда вошел Кремер, находилось всего несколько заключенных. Он без обиняков сообщил им о цели своего прихода. Для них было полной неожиданностью, что в свинарнике спрятан ребенок.
— Пойдем, — позвал Кремер одного из поляков-свинарей и вошел с ним в хлев.
Перед закутой Кремер остановился.
— Он тут, внутри.
Поляк пополз мимо потревоженной, расхрюкавшейся свиньи в закуту. В глубине, под кучей соломы он и в самом деле обнаружил мальчика. Кремер завернул его в одеяло.
Бохов предупредил обитателей тридцать восьмого барака, и они с нетерпением ждали прибытия малыша. Они пошли за Кремером в общее помещение. Бохов взял у Кремера сверток и положил его на стол. Осторожно откинул одеяло.
Невероятно запущенный и загаженный, лежал перед ними дрожащий ребенок. Потрясенные, смотрели они на него. Он не производил впечатления изголодавшегося: молодой солдат заботился о его питании, но от ребенка шел отвратительный запах. Кремер выпрямился, тяжело дыша.
— А ну-ка, сделайте из него снова человеческое существо…
Несколько решительных товарищей сразу же принялись за дело. Они сорвали с малыша грязные лохмотья. Потом почистили и обмыли его. Среди этих людей был поляк. Он ласково заговорил с мальчиком на его родном языке, растер тряпкой озябшее тельце. Потом ребенка перенесли в спальное помещение и уложили в теплую постель. Смущенные и молчаливые, стояли заключенные. Задумчиво покачав головой, Бохов сказал: