Но Петя человек мирный, никого не трогает, и его никто не донимает. Торгует потихоньку.
Я купил у Петрухи панаму для Гены, фляжку в новеньком чехле, форму старого образца – ту самую, что досталось нам таскать, с прямыми брюками на ботинки, с пуговицами на клапанах внизу штанин, с гимнастерочкой без крючка и верхней пуговки. Но как-то маловато было для подарка.
– Слушай, Петя, тут вот какое дело, – рассказал ему, для кого и для чего покупаю.
Петро, как узнал, что Лиса был снайпером, расцвел сразу:
– Ты погоди, Серега, погоди. Постой тут, я быстро! – Он схватил свой костылик и похромал куда-то в дальние ряды.
Я успел выкурить две сигареты и выпить бутылку пива, когда увидел возвращающегося Петра. Он нес коробку навроде кейса, а в другой руке, которой и костыль держал, пластиковую сумку.
– Вот, гляди, бача, чем не подарок для невесты. – Он открыл пластиковый пакет, где находилась коробка с электромясорубкой.
– Петя, класс, – обрадовался я.
– Да подожди ты. Сейчас. – Петя нырнул с кейсом за вешалки с обмундированием. – Посмотри, что там и как.
Я снова уныло стал разглядывать покупателей, неспешно бродивших между рядами.
– Эй, сарбоз! – окликнул меня Петр.
Я оглянулся и аж, как говорится, «в зобу дыханье сперло».
– Твою мать, Петро, ты охренел? – сипло вырвалось у меня. – Спрячь на хер!
Петька стоял и лыбился щербатым ртом. В руках он держал ни много ни мало, а всего-навсего снайперскую винтовку Драгунова, «эсвэдэшку». Петро аж заржал радостно, увидев мою озадаченную физиономию:
– Не боись, шурави! – Он опустил винтовку на прилавок. – Всего-навсего подробная копия винта!
Я, не торгуясь, заплатил за все, отдал почти все отпускные деньги – просто представил себе лицо Гены, его радость. Пусть всего-то игрушка, но ведь греет-то душу как! Уйти от Петра оказалось не так легко. Сначала он показал мне, как разобрать копию винтовки, как уложить ее в кейс; затем пришлось сбегать в магазин, взять бутылку водки «Распутин» и кой-какой закуски, посидеть за прилавком, выпить за новое знакомство. На удивление, торговля у Петра не только не стала, а наоборот, оживилась. Петя сделался разговорчивым, ловко выкладывал перед покупателем свой нехитрый товар, сыпал прибаутками, шутками, какими-то идиотскими стишками, подмигивал мне, пересчитывал наторгованные деньги, ненадолго отрывался от покупателей, выпивал из бумажного стаканчика водки, зажевывал колбасой и возвращался к прилавку.
И все же пора было уходить, поскольку начал я чувствовать где-то внутри себя наливающуюся силой беспричинную злобу, какую-то непонятную черную тень. Эх, не надо бы срываться. Не надо.