О госпоже Незнамовой удалось выяснить несколько больше. Родилась не в Базеле, а в Петербурге, действительно была сиротой, вернее подкидышем, выросла в сиротском доме. После чего трудилась белошвейкой, продавщицей, но, что удивительнее всего, числилась бланковой, то есть проституткой, как минимум последние три месяца. С учетом даты выдачи бланка – уже семь лет. Рекорд в своем роде. Была ли до этого билетной, что вполне логично, справок не имелось. Впрочем, как и паспортов. Как с таким послужным списком ей дали ангажемент в «Аквариуме» и при этом ни один репортеришка не докопался, что на сцене выступает действующая проститутка? Истинная загадка.
А вот с одноглазым трупом было куда проще: за последние дни ни участкам, ни больницам такой подарок не попадался.
Вынырнув из океана фактов и справок, Родион ощутил, что плавает в океане вранья. Врали все. Глупо и умно, тонко и нагло, но врали. Для чего? Ответов было несколько, и только один из них, быть может, правильный. Словно разнообразные дамы и господин надели древние театральные маски и разыграли трагедию. И даже рок не забыли.
Пристроив глазастую баночку в письменном столе, Родион подхватил саквояж с чистым бельем, в которое мечтал облачиться, и связку книг, куда же без них. На выходе ему чинно поклонились чиновники Редер и Кручинский и даже устроили некоторую толкотню за честь открыть господину Ванзарову дверь.
Прогулка через уснувший Сенной рынок напомнила об усталости. Родион уже мечтал, как рухнет в подушку, как сладко сожмет ее… Он был уже у ворот своего дома, когда сзади кто-то отчаянно вскрикнул.
В хилом свете газовых фонарей предстало странное зрелище. На тротуаре распластался какой-то парнишка, выпучив глаза и тихо поскуливая. Одной рукой он сжимал нечто белое, другая была лихо заломлена за спину. Да еще удерживалась в неестественном положении профессиональным захватом.
– Фрейлейн фон Рейн? – до конца не веря собственным глазам, спросил Родион. – Что вы тут делаете?
– Спасаю вам жизнь, – ответила Ирма, пыхтя, и подкрутила захват. – А ну, лежать тихо…
Жертва застонала и слезным голосом попросила пощады.
Саквояж с вязанкой томов выпал на тротуар. Родион наклонился к пойманному: лицо обычное, посыльный в лавке или работник мастерской, лет не более четырнадцати, еще мальчишка, глуповат и трусоват. На убийцу явно не тянет. И попросил его отпустить. Паренек, скуля, потирал крученый локоть, но бежать не собирался.
– Письмо передать велели, – всхлипнув, сказал он. – А она…
– Кому письмо? – ласково спросил Родион.
– Да откуда мне знать, сказали, в квартиру №*, в дверь сунуть, и все. Рубль дали. За что обижаете…