В самой Российской империи насквозь интеллигентская партия «Народной Свободы» как раз никогда к революции не призывала. Она была настолько эволюционной, что ее лидер П.Н. Милюков, принимая Министерство иностранных дел после падения старого режима, первым делом заговорил об угрозе революции: «На нас несется вал, который, если мы с ним не справимся, — всех нас сметет…» И это как раз в то время, когда кругом только и кричали об «углублении» революции…
Но самое главное и обычно упускаемое из виду: та российская интеллигенция, которая пусть только в известной своей части — «подготовляла» революцию, уже как социальный слой, кончалась. Ее расцветом был конец XIX и начало XX вв., а 1905 год — ее лебединая песня.
В народе подымались новые поколения — внуки еще переживавших крепостное право дедов, о нем не помнившие, то есть выросшие как свободные люди, благодаря школе и воинской повинности уже грамотные, осведомленные о жизни не только в родной деревне. Для них «поместные зубры» — еще сохранившие крепостнический дух потомки прежних бар и их обширные земли — были куда возбудительной мифической интеллигентской «подготовки». Они тоже в 1917 году «углубляли революцию», но в Учредительное Собрание провели эсеров, и в результате ленинцы только с помощью «иностранных легионов» справились с ними, так или иначе их — и «золотой биологический народный фонд» вместе с ними — нещадно зверски уничтожая.
С другой стороны, надо помнить, что с 1905 года в Российском государстве настоящая борьба шла не между революцией, чахнувшей в подполье и удерживаемой от окончательной смерти только ничего не понявшими, ничему не научившимися революционерами, а между теми, кто стремился сделать конституцию вполне действенной, настоящей, «как у людей».
С отходом молодежи от увлечения революционной героикой и романтикой — под их чарами оставались самые крайние фланги: интеллигентные социал-демократы, народные социалисты, трудовики примирились бы на данном этапе с настоящей конституционной монархией, если бы — перефразируя известные слова П. Б. Струве — царь прекратил бы ту войну с общественностью, которую он объявил, вступая на трон.
Интеллигентская смена тоже была иной: «дети» не походили на своих «отцов». Они начинали сознательно жить не в «непросвещенном абсолютизме» Александра III, гасившем последние из вспыхнувших в период реформ Александра II надежд, а вышли в жизнь с настоящей конституцией, пусть даже ущербной, но все же конституцией, в обстановке, неизмеримо более свободной, чем была у «отцов», более свободной даже, чем могут себе представить пореволюционные люди, с детства приученные думать, что до Ленина была только одна сплошная полицейщина, с робкими прорывами потайных первомайских сходок, организованных, конечно, большевиками, кстати, тогда не существовавшими.