Батц призадумался.
— Раз уж вы не знаете ответа, то кто же его может знать?
— Баррас, конечно… и еще этот проныра Фуше[34], который вроде пытается открыть нечто похожее на агентство для сбора сведений. Это его личная инициатива. Что, кстати, свидетельствует о его уме…
— Не только умный, не только. Я ведь встречал его не однажды, и каждый раз думал, что передо мной Хитрый Лис собственной персоной. Наверное, сначала попробую узнать хоть что-то у Барраса. Хоть он и продажен, но все же дворянские корни должны заявить о себе. Второй своим происхождением похвастать не может!
Он встал, чтобы откланяться. Пожилой хозяин тоже поднялся и крепко сжал его руку:
— И все-таки будьте осторожны! Вас все еще разыскивают, и неизвестно, как к вам отнесется Баррас.
— Думаю, мы узнаем это, обратившись к нему, — вдруг, как раньше, непринужденно улыбнулся де Батц. — И, я полагаю, он выслушает меня. А если я ошибаюсь, то, значит, ему интересен лишь тот, кто говорит с ним о деньгах…
В тот вечер Баррас вернулся домой в дурном расположении духа. Казни Робеспьера оказалось недостаточно, чтобы возродить золотой век, и хотя большинство народа было радо наступившему спокойствию, но были и такие, кто никак не желал расставаться с деньгами, когда в ходу было только насилие. И вот пожалуйста, несколько дней назад Тальену едва удалось избежать покушения, в тот день, когда тело Марата с большой помпой перевозили в Пантеон. Некоторым, так называемым нормальным людям, все это показалось святотатством, но Якобинский клуб пыжился вовсю, чтобы хоть как-то продемонстрировать свое влияние. А сам Баррас с течением времени все меньше и меньше ощущал себя якобинцем. Ему хотелось одного: царить, чтобы иметь возможность утолять свою ненасытную жажду денег и власти…
Квартира его на Поперечной улице Сент-Оноре, возле Королевского дворца и Тюильри, была совсем неплохой, но он так надеялся в недалеком будущем переехать оттуда во дворец. Люксембургский, например, вполне бы подошел, ведь бывшие апартаменты принца Прованского почти не пострадали, когда королевскую семью вышвырнули из отданного на разграбление Тюильри.
Поужинав, на сей раз в одиночестве (он и не прочь был порой побыть один, наслаждаясь покоем после суматошного дня), он расположился, вытянув длинные ноги, на удобной оттоманке в уголке у камина со стаканчиком испанского вина. Было уже поздно. Секретарь Бото давно ушел к себе, служанка заканчивала убирать со стола и собиралась в свою мансарду. Снаружи на улице затихали дневные звуки. Он вынул из жилетного кармана красивые золотые часы, с которыми никогда не расставался, даже во время индийских походов, и понял, что уже одиннадцать часов. Вот-вот появится таинственный посетитель, обозначенный в письме без подписи, которое он сегодня утром обнаружил у себя в прихожей.