– Здравствуйте… – улыбнулась она Серёне роб ко-приветливо, слегка поеживаясь под его взглядом. Она всегда заранее робела перед такой вот чужой, ничем не обусловленной сердитостью. Будто весь организм срочно начинал бить тревогу и сворачиваться в трубочку, как улитка.
Никак не прореагировав на ее тихое «здравствуйте», Серёня почесал жирную грудь, по-бабьи свисающую из разреза линялой голубой майки, потом неуклюже развернулся и гордо удалился на кухню, оставив женщин одних в прихожей.
– Сонечка, да вы не тушуйтесь! Что вы! Я сейчас его спать уложу… Давайте мы на кухне на полу ляжем, а вы в комнате? Хорошо?
– Как хотите… – пожала плечами Соня, жалея, что отказалась от ужина, гостеприимно предложенного Верой Константиновной. Ужинать в присутствии этого сердитого Серёни ей точно потом не захочется. Отступив к двери, она произнесла тихо: – Да вы не беспокойтесь, Люся, я сегодня домой поздно приду. Мне еще на работу надо, потом в магазин… Я ведь уезжаю ночью.
– Куда?
– К сестре.
– А надолго?
– Нет. Через два дня вернусь. Максимум – через три.
Сев в такси, Соня повздыхала тихонько от вынужденного расточительства и, чтобы отвлечься, начала заниматься непривычными для нее расчетами, то есть сводить концы с концами. Права Томочка – и впрямь сложная это наука, концы с концами сводить. Надо ж прикинуть в уме так и сяк и выровнять баланс правильно, чтоб оставшихся в кошельке денег хватило на все про все… Денег-то там – пшик с маслом! А Вика еще сказала – такси от вокзала возьми… Сколько оно там, на северах, стоит, это такси? Надо же и в поезд с собой еды прикупить! Не будет же она три дня ехать голодная… И потом, надо же будет и здесь еще жить с Викой и с малым племянником до зарплаты… Господи, голову же сломать можно, как сэкономить-то? Эх, как бы сейчас пригодились ей Томочкины советы… Кстати, почему ее все время дома нет? А может, она просто трубку не берет? Чтоб не надоедали? Она ж ей прямо так и сказала – не надоедай, мол, живи сама, привыкай к полной самостоятельности… Так буквально дословно и произнесла – не надоедай…
В очередной раз воспроизведя в памяти эту последнюю Томочкину фразу – про самостоятельность, – Соня вдруг с удивлением обнаружила в себе обиду. Самую настоящую! Как-то незаметно выросла она сама по себе, оформилась, определилась внутри, стала жить своей отдельной, ноющей жизнью. Господи, только этого ей еще не хватало! На Томочку обиду держать! Нет, оно понятно, что каждый инфантильный человек, в одночасье отвергнутый своим благодетелем, тут же начинает на него изо всех сил сердиться. Что ж, она это прекрасно понимает. Только засевшая внутри обида понимать ничего не хочет. Так и скребет по сердцу своими противными паучьими лапками…