– Ого! Это что? Вызов? – уставился он на нее весело-удивленно.
– Ну да, если хотите. Пусть будет вызов.
– Что ж. Дай тебе Бог, девочка. Дай Бог. Может, именно тебе как раз и удастся то, чего нам с сыном не удалось… Я ведь очень виноват перед ним, перед Никитой…
– Это вы о Наташе? – помолчав, уточнила Маруся и робко подняла на него глаза. И тут же их опустила, ругнув себя последним словом – может, не надо было…
– А откуда ты знаешь про Наташу? Кто тебе рассказал? В нашей семье это вообще-то запретная тема. Исключительное табу… – так же тихо и осторожно переспросил Виктор Николаевич, пытаясь заглянуть ей в лицо.
– Мне Ксения Львовна вчера рассказала…
– Ага. Понятно. Представляю себе, что она тебе могла рассказать.
– Да ничего, в общем, особенного… Сказала, что Наташа эта сама от Никиты ушла. Собрала вещи, написала письмо и ушла. Что он переживал потом очень, места себе не находил. Она ведь правда сама ушла, Виктор Николаевич? Разлюбила, да? Или…
– Не знаю, Марусенька… – вздохнул он грустно, подняв на нее виноватые глаза. – Но если тебе так проще, пусть будет именно так. Я понимаю тебя, конечно, – женское самолюбие и все такое прочее… Пусть будет – сама, и никто ни в чем не виноват.
– Ну зачем вы так, Виктор Николаевич? – взглянула она на него сердито. – И нисколько мне не легче! Я не совсем уж дурочка деревенская, чтобы… Я всю правду знать хочу! Скажите, а Никита очень ее любил, эту Наташу?
– Да. Любил. Я думаю, что и сейчас любит. Извини – ты сама просила правды, Марусенька.
Сжавшись испуганно, она взглянула на него исподлобья и замолчала, пытаясь проглотить оскомину этой его откровенности. Противная такая оскомина – застряла колючкой в горле, и ни туда ни сюда. В самом деле – что ж это у нас теперь получается? Какую-то там Наташу, бывшую свою жену, Никита любит, а ее, законную, настоящую, выходит, нет? А зачем было жениться тогда? Никто его в ЗАГС на веревочке не тащил! Хотя чего это – не тащил… Как раз Ксения Львовна и тащила, сама вчера призналась…
– Ты, Марусенька, на меня не обижайся, пожалуйста, – виновато-просительно проговорил Виктор Николаевич, наблюдая за ее молчаливым смятением. – Конечно, не надо было тебе вот так, в лоб. Просто, знаешь, надоело все время лгать, лгать… Всю жизнь свою только и делал, что лгал! И себе, и другим… Когда женился на Ксении – себе лгал, что женюсь именно на ней, а не на ее деньгах. И Ксении тоже всю жизнь лгал, что люблю ее безумно. Ложь, она имеет коварное свойство со временем в привычку перерастать, а потом вдруг предел наступает, критическая точка, и ты уже не можешь ее перебороть… И жить во лжи больше не можешь. Вот такой я хронический оказался лгун, Маруся. Получается, даже и жалости твоей чистой недостоин.