Конор, помолчав, вздыхает:
— Хорошо, спасибо.
— Кто-то сказал мне это. Может, это было в детстве? Но кто бы мог такое сказать? Нет, это сегодня ночью мне сказали.
— Джойс, ты вовсе не должна ничего объяснять. — И, после паузы, говорит более решительно: — Извини, но я хотел бы еще поспать.
— Это ты извини. Ложись, конечно.
— Может, тебе нужна помощь, Джойс? Хочешь, и кому-нибудь за тебя позвоню или?..
— Нет, я в порядке. Полном. — Слова застревают у меня в горле. — Спокойной ночи.
Конор кладет трубку.
Одинокая слеза катится по моей щеке, и я смахиваю ее, до того как она достигает подбородка. Не начинай, Джойс. Не смей начинать сейчас.
Спускаясь на следующее утро по лестнице, я успеваю увидеть, как папа возвращает мамину фотографию обратно на столик в прихожей. Заслышав мои шаги, он достает из кармана носовой платок и делает вид, что вытирает с нее пыль.
— А вот и ты! Наша спящая красавица проснулась.
— Да, хотя спускаемая в туалете каждые пятнадцать минут вода чуть ли не всю ночь не давала мне заснуть. — Я целую его в почти облысевшую макушку и иду на кухню. Опять чувствую запах дыма.
— Мне очень жаль, что моя простата мешает твоему сну. — Папа внимательно изучает мое лицо. — Что с твоими глазами?
— Мой брак приказал долго жить, так что я решила провести ночь в рыданиях, — объясняю я безразличным голосом и, подбоченившись, нюхаю воздух.
Он немного смягчается, но все равно не может удержаться от колкости:
— Я думал, ты сама этого хотела.
— Да, папа, ты абсолютно прав: последние несколько недель у меня были — ну прямо предел мечтаний любой девушки.
Папа раскачивается влево-вправо, влево-вправо на пути к кухонному столу, садится на свой залитый солнечными лучами стул, поправляет очки на переносице и продолжает разгадывать судоку. Я безмолвно смотрю на него, обезоруженная его простодушием. Затем втягиваю ноздрями воздух и спрашиваю:
— Ты сегодня опять сжег тост? — Он делает вид, что не слышит меня, и продолжает что-то быстро писать. Я проверяю тостер. — Настроен на нужную температуру, не понимаю, почему он продолжает сжигать хлеб.
Я заглядывают внутрь. Крошек нет. Проверяю мусорное ведро — никакого выброшенного тоста. Снова нюхаю воздух и тут начинаю прозревать истину. Уголком глаза наблюдаю за папой. Он беспокойно ерзает на стуле.
— Ты похожа на эту Флетчер или на патера Брауна, вынюхиваешь что-то. Никакого трупа ты здесь не найдешь, — говорит он, не поднимая глаз от головоломки.
— Да, но что-нибудь я найду, правда?
Он резко вскидывает голову. Заметно нервничает. Ага. Я прищуриваюсь.