— Что молчишь, гнида? — внезапно сорвался на крик опер. Впрочем, крикнул не в сердцах, а, скорее, по обязанности, потому как закончил вполне мирно: — Вот рапорт твоего командира. А это «объяснительные» твоих товарищей, которых ты предал и бежал. Пока они кровь проливали… — тут «летехе» наскучило играть спектакль. Он опустился на стул, нахлобучил фуражку на реденькую шевелюру, отчего уши смешно оттопырились, и он стал походить на огородное пугало.
— Сдать оружие, — приказал «контрик» уже вовсе обычным голосом. И крикнул, обращаясь за дверь: — Иванов, зайди.
В дверях возник хмурый старшина. Он, набычась, уставился в спину Говорова и явно был готов к немедленным действиям.
Холодной рукой Павел вынул из кобуры пистолет, запасную обойму, и аккуратно уложил все на папку, якобы хранящую рапорта на его, Говорова, дезертирство.
— В карцер пока закрой, после на гарнизонную гауптвахту отвезем, — распорядился лейтенант, убирая оружие в обшарпанный сейф. Рукав его гимнастерки вдруг зацепился за дверцу, и на открывшемся для глаз арестованного запястье показалась замысловатая узорчатая татуировка. Змея, свернувшись кольцом, кусает себя за хвост. И вязь непонятных букв. Заметив взгляд, опер дернулся, убирая руку, и скомандовал старшине: — Увести арестованного.
Старый подвал, громко названый карцером, встретил затхлым сумраком. — Снаряжение позвольте, — старшина, не рискуя хамить, пусть и арестованному, но офицеру, дал понять, кто сейчас главнее. Павел, ничего не соображая от быстроты произошедшей метаморфозы, расстегнул ремни.
"Сейчас доложат командиру, и все прояснится", — попытался успокоить он себя. Однако уже засосало под ложечкой в недобром предчувствии. Больно часто в предвоенные годы звучали глухие рассказы о ночных арестах врагов народа.
"А ведь, формально, НКВДшник прав, — мелькнула паскудная мыслишка. — Вышел из строя, бросил командира звена, нарушение летного устава явное. Но это же глупость. Нарушил, ладно, арестуйте, гауптвахта для того и придумана. А причем тут… Я же в бой пошел, а не назад. Странно? Может план у них по дезертирам горит?»
"А вот наколка у лейтенанта интересная, — вспомнился Говорову странный «партак» оперативника. — Не положено ведь?»
Он всмотрелся в темноту: "Ох ты, как здесь сидеть? Тут и стоять невозможно".
— Входи, орелик. Чего застыл, как не родной? — прозвучал из глубины надтреснутый баритончик.
— Кто тут? — Паша вздрогнул.
— Кто-кто, хвост от пальто, — разухабистый голос напомнил о заполонивших улицы в последний мирный год блатняках.
Лейтенант напрягся, собираясь дать отпор урке.