Истребитель (Исаев) - страница 3

Пока петлял по сенокосу, перевалило за полдень. Жара чуть спала.

"Может, лучше было на вынужденную пойти? — вернулись мысли к пережитому. — Лучше-то лучше. Да вопрос. А ну, как у немцев? Точно, "переход с машиной" впаяют и даже "пропал без вести" не удостоят.

Как там, в присяге?.. "Если же по злому умыслу я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение трудящихся".

Лучше уж так. Пешочком. Да и куда тут сядешь?"

Наконец, бугры и закончились, и летчик вышел на проселочную дорогу. Она, петляя, уходила к пригорку. "Все легче. Хоть кочек нет". Поднявшись на холм, осмотрел раскинувшиеся перед глазами окрестности: «Красота». Поля, перерезанные редкими перелесками, а чуть левее строения.

"Далековато, — прикинул он расстояние. — Километров пять по жаре топать. Ну да чего тут". Он двинулся к деревне, повторяя в такт фразу: "Все выше и выше, и выше". Дичь, но мысли отгоняет.

Однако про музыку Паша вспомнил не для красного словца. Он, и впрямь, учился музыке. После школы, когда вместе с аттестатом получил диплом музыкалки, подал документы в консерваторию. Класс рояля, звучит. "Весь вечер за роялем". Все лучше, чем "Весь вечер на манеже". Но промучился год и заскучал. Однажды в «консерву» пришел летчик, набирать в авиашколу. Авиатор сразил наповал. Кожаная куртка, фуражка с синим околышем, блестящие сапоги. Павел понял — это судьба. Прошел комиссию, подал заявление. Только получив письмо с вызовом, сообщил матери. Жестоко, конечно. Однако радость так ослепила, что ни о чем не подумал. Авиашкола, взлет-посадка. Девять месяцев, потом "Борис и Глеб", как прозвали в народе Борисоглебское училище летчиков истребительной авиации. Пресловутый приказ 0362 от 22 декабря 40 года встретил уже в полку. Потому и успел получить лейтенанта, хотя в казарму все же перевели. Да и ладно. Это семейным туго пришлось. Попробуй, отправь семью, как предписывал строгий документ, на Родину, и всего за две тысячи. А холостому — ерунда. Свои тридцать часов налета он из училища привез. Только привык, осмотрелся, и на тебе…

"…В четыре часа утра, без объявления… Киев бомбили", а дальше по тексту… Голос товарища Молотова, сухой и чуть гундосый, сообщил новость. Какая тревога? Аж руки зачесались: "Да мы их на тряпки порвем". В первый вылет, как на парад, собирались. А вернулось — треть группы. Это уже после, втянулись. Когда над танковыми колоннами полетали, да поняли, что это, как сказал Ильич, "всерьез и надолго". Павел даже оглянулся. Его шуточки, иной раз до неприличия острые, уже вызвали задумчивый взгляд замполита, и вполне могли стать лыком в строку.