* * *
А теперь о панславизме 1848–1849 гг. Эта тема вновь становится актуальной среди русских патриотов, взгляды которых в определенной степени выражает и доктор Нарочницкая.
Напомню, что идею панславизма в те годы активно отстаивал великий русский анархист М. Бакунин, бунтарь, небогрёз и типичный русский «еслибист». Против его брошюры «Призыв к славянам» и выступил молодой Энгельс со статьей «Демократический панславизм», опубликованной в феврале 1849 г.
Для начала наша ученая противопоставляет Бакунина Энгельсу. Она пишет: «Гневную отповедь классика вызвал призыв Михаила Бакунина к единению славянства и освобождению от иноземного ига. Но русский одновременно говорил о «протянутой братской руке немецкому народу, во имя свободы, равенства, братства всех наций». Что же классик интернационализма? Равенство и братство — не для всех, и Энгельс как отрезал, что «речь идет не о братском союзе всех европейских народов, а о союзе революционных народов против контрреволюционных»» (с. 38).
И правильно «отрезал». Ведь Энгельс раскритиковал брошюру Бакунина не за «братство и свободу», а за элементарную болтовню на эти темы. О каком единении и братстве могла идти речь после поражения революций 1848 г., которые как раз и подавлялись славянскими народами, включая русских? В те годы все эти «мечтательные воодушевления», «фантастические абстракции» являлись «пустой мечтой», сотрясением воздуха, тем, что я сейчас называю «еслибизмом». Ну разве не еслибизмом является краснобайство Бакунина: «Революция полнотой своей власти объявила распущенными деспотические государства, прусское государство и, наконец, последнюю надежду деспотов, Российскую империю.» (цит. по: МЭ, т. 6, с. 291). Что из того, что объявила? Они после такой объявки исчезли, что ли? Энгельс совершенно справедливо в ответ пишет, что «О действительности здесь вообще нет речи». Все это звучит вдохновенно, красиво, суперреволюционно, но без учета реальности, что вообще характерно для экзальтированных русских. Такого типа речи напоминают мне современного Проханова: художественно, метафорично, образно. Но все небогрёзно. Где-то в потустороннем мире.
Отношение Энгельса к славянам, равно как и ко всем другим народам, определялось главным критерием — революционностью. Это слово для рабы божьей Нарочницкой невыносимо даже психологически. Но она никогда не сможет осмыслить или согласиться с простой истиной: у революционных мыслителей иная логика, иная шкала оценок. Она отличается от логики обывателей, обуржуазившихся дам, вписавшихся в структуру современной российской профессуры. Для Энгельса «братство», «равенство» — пустые слова, если они не сопрягаются с революционными действиями. Энгельс писал: «Славяне — мы еще раз напоминаем, что при этом мы всегда исключаем поляков, — постоянно служили как раз главным оружием контрреволюции. Угнетаемые дома, они вовне, всюду, куда простиралось славянское влияние, были угнетателями всех революционных наций» (там же, с. 299).