– Боб, сколько раз я должен тебе повторять? Я же уже сказал тебе, дело в том, чем ты занимался в течение тех прогулянных часов.
Я беру сигарету, которую Олдерман швырнул рядом с моей чашкой, и наклоняюсь вперед, чтобы прикурить у него.
Я откидываюсь на спинку стула, дым поднимается к низкому потолку, вместе с ним – моя голова. Наконец я говорю:
– Я изменял жене с другой женщиной.
Олдерман разочарованно шмыгает носом.
– Изменял? В прошедшем времени?
– Да.
– Это почему же?
– Она меня бросила.
– А как ее зовут, эту женщину?
Я снова смотрю в потолок и прикидываю шансы.
– Дженис Райан, – отвечаю я.
– Когда ты видел ее в последний раз?
– В субботу утром.
– Во сколько?
– Около восьми.
– И поэтому ты ушел в запой?
– Да.
– Из-за того, что она тебя бросила?
– Да.
– А твоя жена знает?
– О чем?
– О твоих приключениях на стороне.
– Нет.
– Ты не хочешь рассказать нам что-нибудь еще относительно твоих отношений с этой женщиной?
– Нет.
– Спасибо, Боб, – говорит Джим Прентис, и они уходят, заперев за собой дверь.
Я поднимаю голову – в камере темно.
Дверь открывается, в камеру врываются какие-то мужики, надевают мне наручники и мешок на голову.
Они ведут меня в коридор, вверх по лестнице, из здания – в ночь, на заднее сиденье машины, и мы едем кататься.
Никто не говорит ни слова. В машине пахнет алкоголем и сигаретами.
Я не уверен, но мне кажется, что в машине кроме меня еще трое: двое – впереди и один – рядом со мной, на заднем сиденье.
Примерно через тридцать минут мы съезжаем с дороги и останавливаемся в каком-то месте, по ощущениям похожем на свалку.
Дверь открывается, они достают меня из машины и ведут по неровной тропинке.
Я запинаюсь – кто-то берет меня под руку.
Мы останавливаемся и стоим секунду, затем они снимают с меня мешок.
Ослепленный прожекторами, я моргаю, моргаю, моргаю.
По краям – ночь, в центре – белый свет.
Ноубл, Олдерман и Прентис стоят передо мной в свете прожекторов, ярких неземных прожекторов.
В центре сцены – диван.
Кошмарный, мерзкий, прогнивший, протухший, окровавленный диван.
– Ты здесь раньше когда-нибудь был? – спрашивает Ноубл.
Я смотрю на диван, на почти совсем истлевший бархат, на пружины – ржавые, железные, острые как шипы.
– Ты знаешь, где ты находишься? – спрашивает Прентис.
Я смотрю на них, на херувимское сияние вокруг их лиц. Я качаю головой.
– Ты уже когда-нибудь раньше здесь был или нет? – снова спрашивает Олдерман.
Да, я был. В тех кошмарах я приходил на это самое место. Я киваю и говорю:
– Да.
Ноубл кидается вперед и бьет меня по челюсти. Я падаю на колени, по моим щекам текут слезы, мой рот наполняется кровью. Свет гаснет.