Мы подходим к гаражу, и Фрэнки толкает дверь.
Она открывается.
Я дрожу от холода.
Фрэнки закуривает и остается снаружи.
Я захожу внутрь.
Чертова чернота, мрак.
Мухи, мерзкие жирные мухи.
Эллис и Радкин идут за мной.
Такое ощущение, что мы на дне океана, я чувствую давление отвратительной воды, застывшей над нашими головами.
Радкин судорожно глотает.
Мне тяжело.
Все время смотрела в окно и гавкала на поезда.
Мне и раньше приходилось это чувствовать, но нечасто:
Уэйкфилд, декабрь семьдесят четвертого.
Тереза Кэмпбелл, Джоан Ричардс и Мари Уоттс.
Сегодня – среди вересковых пустошей.
Слишком часто.
На улице пахло душистым мылом, сидром и презервативами.
От головной боли темнеет в глазах.
В помещении – лавка, стол, деревянные ящики, бутылки, тысячи бутылок, газеты, одеяла, ветошь.
– Они ведь тут все уже обыскали? – спрашивает Эллис.
– М-м, – бормочет Радкин.
Проходящие поезда, собачий лай.
У меня во рту вкус крови.
Я опустилась на колени, и он выскользнул из меня. Его это разозлило. Я пытаюсь повернуться, но он держит меня за волосы, бьет меня раз, другой, а я говорю ему, что не надо, пытаюсь отдать ему обратно деньги, но он вставляет свой член мне в зад, и я думаю: ничего, по крайней мере, так все скорее закончится, а он снова целует мои плечи, стягивает с меня черный лифчик, улыбается, глядя на мои толстые дряблые руки, и вдруг откусывает большой-пребольшой кусок моей левой груди, а я не могу сдержать крик, я знаю, что и не надо, потому что теперь ему все равно придется меня заткнуть, я плачу, потому что знаю, что все кончено, что они меня нашли, что вот такой он – конец, что я никогда больше не увижу своих дочек – ни сейчас, ни потом.
Я поднимаю глаза. Эллис пялится на меня.
Вот такой он – конец.
Радкин, в целлофановых перчатках, вытаскивает из-под лавки заляпанный грязью мешок.
«Теско».
Он смотрит на меня.
Я присаживаюсь рядом с ним на корточки.
Он открывает его.
Порножурналы, новые и зачитанные.
Он закрывает мешок и швыряет его обратно под лавку.
– Ну что, хватит? – спрашивает он.
Ни сейчас, ни потом.
Я киваю, и мы снова выходим на свет.
Фрэнки закуривает очередную сигарету и спрашивает:
– Обед?
Заглядывая в темные кружки, думая тяжелые думы, если от меня хоть что-то зависит, мне – конец.
Фрэнки приносит совсем не аппетитный на вид «обед пахаря».[13]
– Это еще что за дерьмо? – спрашивает Радкин, вставая со стула и направляясь к барной стойке.
Эллис поднимает бокал:
– На здоровье.
Радкин возвращается к столу, доливает себе в пиво виски до самых краев кружки и садится.
– Впечатления? – с улыбкой спрашивает он Эллиса.