– Нет, нет, нет! – скулит он.
Ноубл встает, Бартон рыдает у него в ногах.
– Так что давай, кончай, и все дела.
Стив Бартон тянется за стаканчиком и одевает его на свой поникший член.
Пятнадцать белых лиц наблюдают за лежащим на полу черным мужчиной с белым пластиковым стаканчиком на члене, теребящего его свободной рукой, не дающего ему съежиться еще больше.
Меня кто-то толкает в спину. Олдман.
Он смотрит на эту сцену, на черного мужчину, лежащего на полу с белым пластиковым стаканчиком на члене.
Олдман смотрит на Ноубла.
Ноубл поднимает глаза.
Олдман кажется рассерженным.
– Дайте этой черномазой сволочи порнуху и отнесите его чертову сперму в лабораторию, – говорит он.
– Слышал? – кричит Ноубл тому, кто стоит ближе всех к двери – мне.
Крейвен дергается к выходу, но Ноубл показывает на меня.
Коридор, три лестничных пролета – и я в Отделе по борьбе с проституцией, в логове Крейвена.
Здесь все как вымерло, половина сотрудников – в Брюхе.
Я открываю шкаф: конверты.
В следующем – то же самое.
И в следующем.
Думаю, это же Отдел по борьбе с проституцией, здесь точно должно что-то быть.
И тут меня осеняет, я оглядываюсь на дверь, мысль бьет в глаза: Дженис.
Обратно к шкафам, каждую секунду поглядывая на дверь, уши чуть не лопаются, прислушиваясь к шагам.
Райан, Райан, Райан…
Ничего.
Пустота.
Нуль.
Я уже в дверях, но вспоминаю про чертову порнуху.
Я тянусь через стол и открываю ящик: два журнала, дешевые и омерзительные, жирная блондинка в козырьке от солнца, с распахнутой настежь мандой.
«Горячая сперма».
Я беру их и ухожу.
Обратно в Брюхо, толпа расступается, Бартон все еще лежит на полу, свернувшись в клубок, все еще плачет, мать его, рядом с ним – одеяло.
Я швыряю ему журналы.
Он поворачивает голову и медленно тянет к себе одеяло по цементному полу.
– У меня была тетушка Маргарет, – говорит Радкин. – По кличке Маргуша, для своих – Давалка.
Смешки со всех сторон.
– Надо бабу какую-нибудь позвать, пусть ему поможет, – говорит кто-то.
– И всем нам заодно.
– При условии, что сначала она даст мне, а потом – Самбо.
Ноубл носком ботинка подсовывает журнал поближе.
– Давай, начинай.
Бартон лежит на боку под одеялом, журнал – перед ним.
Эллис наклоняется и раскрывает его.
Все смеются.
– Давай, Майк, – кричит Радкин. – Подсоби ему. В Брюхе трясутся от смеха брюхи.
Бартан начинает шевелиться под одеялом.
Смех продолжается.
– Эй, стаканчик не забудь, – говорит Олдман. – Я не хочу, чтобы ты нам все одеяло загадил.
Стив Бартон продолжает двигаться, глаза закрыты, слезы открыты, зубы сжаты, в мозгу – проклятия.
Хлопки возобновляются, и я снова среди них, но думаю о Бобби и о том, что Стив Бартон когда-то, не так давно, тоже был чьим-то маленьким мальчиком с машинками, паровозиками, надеждами, мечтами, любимой едой, нелюбимой едой, а сейчас вот он здесь – вышибала, сутенер, наркоман, дрочащий в белый пластиковый стаканчик из кофейного автомата на глазах у пятнадцати белых легавых.