На этом официальная часть окончилась. Вместе с Ингой они уединились в буфете, взяли кофе, пирожные, немножко коньяку и надолго пропали для окружающих. Марианна подарила своей наставнице хрустальную сахарницу с серебряной отделкой и гербом города Лейпцига, для сердечной полноты наполненную мелкими шоколадными конфетами в золоченых обертках.
— Ты вся светишься, — залюбовалась Инга, — Вот что значит успех.
— Это ваша заслуга, Инга.
— Не скромничай. Твое следующее произведение станет очередной удачей.
— Но это будет не гобелен. Мне уже тесно в ручном ткачестве.
Инга медленно кивнула. Эта девушка просто клад, ее отваге и способности к свежим решениям доступна любая высота. А новые находки — это соль соли любого начинания, без них не получится ничего.
— Я восхищаюсь тобой, Марианна. И готова помогать во всем.
— Спасибо. У меня как раз новая задумка.
В конце марта в Предкавказье зацвели сады. Вишни, черешни, яблони, абрикосы цвели, подчиняясь извечному обновлению, когда после холодов возвращается солнце и дает жизнь каждой травинке. Для населения это означало огородную страду, полевые работы, множество добрых сельских забот.
Если бы не война!
С наступлением весны Дима Соколов почувствовал, что в нем назревает бунт. Собственная жизнь стала казаться ему бессмысленной и ненужной, как картофельные очистки. Он устал от дикости быть мишенью для тех, кого уважал с детства, и от нелепости видеть мишень в них. Из «того семейства», откуда, по Витькиным словам, его станут доставать на предмет отцовства, не было ни звука. К тому же за весь март не пришло ни одного нормального письма. Писала мать, но кто ждет ее писем! Когда есть вести от подруг и друзей, материнские письма читаются в последнюю очередь. В общем, полный атас. Связистка ему надоела, он отдал ее Витьке. Все надоело, в натуре. Дима задыхался. Разок-другой он уже разряжал автомат в воздух, чтобы снять напряг, чем вызвал настороженность лейтенанта.
— В чем дело, Соколов?
— Извините, товарищ старший лейтенант, пристрелка оружия.
— Из дома пишут?
— Пишут, товарищ старший лейтенант, все в порядке. Разрешите идти?
— Идите.
Он четко повернулся, сделал несколько шагов, ладный, рослый, рыже-блондинистый, с крепкой загорелой шеей, но офицер снова окликнул его, на этот раз не по уставу.
— Дима, что с тобой происходит?
— А, — Дима махнул рукой. — Не грузите меня, Игорь Владимирович, и так хоть расшибись. Оттянуться бы на воле.
— В отпуск рано.
— А июля мне не видать.
— С чего ты взял такую глупость?
— Так, — он снова махнул рукой. — Я пойду?
— Иди. Закури вот моих.