Но маленький мальчик по имени Георгий, Егорушка, ничего этого не знал. Маленький мальчик, в чьих клетках было не сорок шесть, а сорок семь хромосом, и эта лишняя хромосома была наследием его пращуров, не мог этого знать. Он мог только чувствовать – на уровне инстинкта. И он чувствовал, что нужен, очень нужен этой последней, чудом оставшейся в живых сфинге. Зачем?
* * *
Первый автобус Адлер – Лучегорск уходил утром, в шесть часов, а самолет приземлился глубокой ночью. Дубов предложил Лиле переночевать в гостинице, с трудом выдержав ее обжигающе-молящий взгляд. Будь ее воля, она бы просидела всю ночь на автовокзале.
В маленьком номере было прохладно, сильно пахло штукатуркой. Лиля не захотела раздеваться, пыталась улечься прямо поверх одеяла, но Дубов не позволил.
– Прими душ и ложись по-человечески, – строго сказал он. – Как ты будешь выглядеть, если не вымоешься, не поспишь? Ты же своего ребенка напугаешь!
– Разбуди меня пораньше, ладно? Мы не опоздаем на первый автобус?
– Не бойся. Я просил коридорную нас подергать в пять. Мы еще должны успеть позавтракать до автобуса.
– Не думаю, что мне кусок в горло полезет, – предположила Лиля, и Дубов почувствовал неловкость.
В самом деле, что это он все о еде? Она вот, кажется, ничего не ела с того памятного завтрака в кафе верхневолжской гостиницы, да и там глотнула только гадкого растворимого кофе, сдобренного крахмалом вместо сливок, да подцепила на вилку несколько зеленых горошин! А он все ест да ест, грубое животное!
– Но мы, конечно, пойдем завтракать, – словно услышав его мысли, проговорила Лиля – слишком громко и четко, как говорят во сне. – Ты мужчина, а мужчина должен много есть.
От этой несложной житейской мудрости «от Софьи Марковны» Дубову вдруг стало очень весело и тепло.
– Лиль… Выходи за меня замуж, а?
Но она уже спала.
А утро началось с теплого дождя. В ресторане было пусто, только за столиком у окна сидел какой-то франт. Он на них покосился, но Дубов не заметил, он вокруг Лили хлопотал, стул ей пододвигал и усаживал.
– Гришака, ты?! – Цепкая рука, дотянувшаяся до высокого дубовского плеча откуда-то снизу, заставила Дубова остановиться.
Гришакой его звал только весельчак и балагур Альберт Шустов. Вот он и сам, собственной персоной, в этот ранний час весел и свеж.
– Альберт? Вот так встреча! Сколько лет…
– …сколько Зин! – продолжил фразу Альберт, заговорщицки кивая в сторону несколько обескураженной Лили.
– Ну, это… совсем не то… совсем не то, что ты… мы… В общем, знакомься: это Лиля!
– Молчу, молчу!.. Сразу видно, что вы просто соз-да-ны… – Некоторые слова он произносил нараспев, сладко помурлыкивая при этом, и глаза у него делались масленые. – Соз-да-ны друг для дру-га! Лилечка, можно руку?! Какая теплая ладошка, божественно! А я Альберт. Как Эйнштейн, только чуть гениальнее…