– Ибо всякий нераскаявшийся грешник понесет каруза свои прегрешения. Каждому воздастся по деяниям его…
Доктор зачем-то постучал меня пальцами по лбу, прислушиваясь к доносящимся звукам, затем прослушал сердце и пощупал пульс.
– … кто ложью язык свой осквернял – тот обречен будет через него муки принимать, вылизывая раскаленную сковороду, кто прелюбодействовал…
Вот это меня почему-то заинтересовало. Хотя я и не помню почти ничего, при одной мысли о прекрасных женщинах моя кровь убыстряет свой бег.
Но этот круг ада священник упомянул вскользь, не заостряя внимания на том, посредством какой части тела будут претерпевать наказание прелюбодеи и распутные девицы.
Скрипнула дверь, и на пороге возник Добрыня Никитич. В руках у него ржаной каравай, шмат жареного мяса и тарелка с кислой капустой.
При виде пищи на моем лице столь явственно нарисовался неудержимый восторг, что святой отец замолкает на полуслове, наверняка решив, что моя душа еще недостаточно просвещена, чтобы начинать борьбу с чревоугодием. А может, в этом вопросе он расходился со Святой Церковью (при его комплекции и цветущем виде говорить об отсутствии аппетита неуместно).
– Как чувствуешь себя, герой?
– Уже лучше.
– Вот что творит святое слово,- назидательно изрек священник, приписав улучшение моего самочувствия исключительно своему благотворному влиянию.
– Но курс восстановительного лечения пройти не помешает,- вмешался врач.- Побольше находитесь на воздухе. Утренняя гимнастика и все такое.
– Вечерняя прогулка перед молитвой лишней не будет,- согласился святой отец.- Значит, сегодня и начнем. А прогуливаться лучше всего от казарм до храма, в этом месте, овеянном небесной благодатью, и будем вести наши беседы. Не лишним будет и свечку поставить за чудесное спасение. И не только тебе…
– Да-да, отец Дормидонт Ополинариевич,- виновато проговорил Добрыня.- Я и сам собирался, да все как-то…
– Непременно зайди, вот вместе с… – Священник замялся, тщетно пытаясь вспомнить мое имя. Неудивительно, что ему это не удалось, он его и не знал, а вот я-то точно знал, но… – Как звать тебя, сын мой?
– Не помню.- Представляться товарищем Бармалеем как-то неудобно.
– Отшибло память. Как Змей Горыныч проклятый потоптал – так и отшибло,- пояснил Добрыня.
– Это происки дьявола. Буду молить Всевышнего, чтобы вернул тебе память. И ты прочти «Отче наш» – просветление на душу снизойдет, а там и память вернется.
Порезав мясо и хлеб, Добрыня сделал что-то вроде бутербродов и раздал присутствующим.
– Надо подкрепиться. И, может?… – Он вопросительно посмотрел на отца Дормидонта.