Стремительно приближающаяся точка, трепеща крыльями и издавая протяжные крики, выросла до размеров откормленного индюка и, с треском проломив развесистую крону клена-великана, рухнула в терновый куст.
– Что это было?
– Заколдованная красавица,- предположил Дон Кихот, и раньше не сдерживавший полет своей буйной фантазии.
Из кустов высунулась вполне женская головка с парой черных кос и клювообразным носиком.
– Не разбилась,- удивленно заключила обладатель
ница кукольного личика и взлетела на ближайшую ветвь.
Если не отвлекаться на вполне человеческую голову, в остальном – птица птицей. Черные как смоль крылья, острый подвижный хвост с белым окаемом. Загнутые коготки нервно перебирают ветку, на которой она сидит, а из выступающей килем белесой грудки доносится невнятное воркование.
– Это птица Гамаюн,- пояснила Леля.- Она вещая.
– Это я,- подтвердила птица с женской головой.
Что-то подобное ей рисуют иллюстраторы, пытаясь"изобразить сирен. Вот только у них граница слияния женщины и птицы проходит значительно ниже. Обусловлено это скорее эстетической гармоничностью некоторых деталей, чем их практической необходимостью для выживания данного вида существ.
– Фу,- скривилась Ливия.- Из одного только сострадания лучше освободить ее душу из богомерзкого обиталища.
– Может, ее речи и запутанны,- вступилась Леля за вещую птицу Гамаюн,- но они всегда, сбываются.
– Может, вы замолчите? – сердито говорит птичка-девица. Обидчивая, видать, как все женщины.- А то я могу и улететь, больно нужно время на вас тратить…
– Молчим,- пообещал я.
– С кого начать? – расправив крылья, птица-девица Гамаюн обвела нас внимательным взглядом немигающих глаз.
– С него.- Не сговариваясь, мы ткнули пальцами в рыцаря печального образа – благородного идальго Ламанчского.
– Хорошо. Слушай.- Сфокусировав на нем взгляд, она пропела:
Широка Русь-матушка от конца до края, Призванье свое найдешь, сам того не ожидая.
– Следующий.
– Это все? – удивился Дон Кихот, видимо предполагая, что сейчас потребуют позолотить ручку, то есть крылышко.
– Следующий,- настойчиво повторила птица Гамаюн, изображая вселенское терпение, которое на исходе. И все из-за нашей медлительности и нерешительности.
– А ты правда все-все знаешь? – спросил я.- Скажи, как меня зовут?
– Товарищ Бармалей.
– В самом деле? – удивился я.
– Сама слышала.
– А раньше? Меня ведь звали иначе…
– Слушай.
Широка Русь-матушка от конца до края,
Ты и раньше жил, настоящего имени не зная.
– Что значит – не зная?
– Следующий,- проигнорировала мой вопрос птица Гамаюн.
– Я обойдусь и умом господина,-решил Панса.