Мы знаем только то, что люди умирали и умирали без конца, и для того, чтобы их всех закопать в вечной мерзлоте под Шмидтихой, нужно было содержать огромное количество непродуктивной рабочей силы. Поэтому однажды летом там было выкопано экскаваторами и бульдозерами двадцать огромных двадцатиметровых ям, чтобы без всяких хлопот сбрасывать туда трупы на протяжении многих лет. Но в расчетах ошиблись: четыреста метров ямы заполнили трупами всего за два года!
Вот такая она, гора Шмидта! Жаль только, что об этой горе в Украинской Советской энциклопедии нет ни одной строчки.
А нас везут все ближе и ближе к этой грозной горе. Наконец привезли во двор небольшой тюрьмы, которую в Норильске называли «ямой». Мы пока сидим на земле и рассматриваем свое будущее жилище. Это небольшая, барачного типа, очень мрачная тюрьма. О ней издавна ходила недобрая слава. Здесь закончили свой жизненный путь тысячи людей. Теперь она должна стать местом расправы над участниками Норильского восстания. И не случайно начальником ее назначили, не кого ни будь, а старшего лейтенанта Ширяева, а его заместителем — старшину Бейнера! Нам сказали, что они оба сидят в тюрьме, и теперь оказалось, что они вправду сидели здесь и ожидали нас.
— А ну, заходи один! — закричал издали надзиратель.
Первым пошел Владимир Русинов. Прислушиваемся. Тихо. Неожиданно — бах! бах!.. Крики надзирателей и стон Русинова… Наконец все стихло.
— Давай еще один!
Пошел Иван Ходневич. Его что-то долго принимали и ни разу не ударили. Подозрительно!..
— Давай еще!
Мы со Стригиным занесли Недоросткова и возвратились на свои места. Недоросткова тоже не били, так как не было, кого бить.
Четвертым пошел я.
В приемной, которая представляла собой просторную прямоугольную комнату со многими дверьми и одним столом, за которым сидел дежурный по тюрьме, на меня набросились озверелые надзиратели.
— Раздевайся и становись в угол! Быстро!
Я разделся и стал в угол комнаты. По обе стороны — надзиратели. Третий подходит ко мне и спрашивает:
— Год рождения?
— Двадцать шестой.
— Ах, ты сволочь! Молодой, а уже лысый! Что, гад, от политики лысым стал? — спросил он и со всей силы ударил меня кулаком по щеке.
— Открой рот!
В тюрьме во время обыска всегда смотрят в рот, но теперь моего надзирателя не интересовало, что есть в моем рту; он только размахнулся кулаком, чтобы с наибольшим эффектом ударить по ослабленной челюсти. Мне был известен этот тюремный метод выбивания зубов, и поэтому я, мгновенно сориентировавшись, крепко сжал зубы. Удар не дал ожидаемого надзирателем эффекта.