– Да, кстати, в ту ночь, – Лариса рассказывала дознавателю историю своих отношений с гражданином Корытниковым, – у меня еще и все золотые украшения пропали...
– Опишите подробно – какие украшения, где лежали, когда вы их в последний раз видели.
Потом Лариса сидела в коридоре, ожидая, когда ее снова пригласят к дознавателю, и ей пришло в голову позвонить Саше Аксеновой.
– Да, слушаю. – Александра откликнулась сразу и узнала Ларису мгновенно. – Лариса! Как ваши дела?
Лариса коротко рассказала.
– Саш, в общем, если ты сейчас тут до кучи появишься и заявление напишешь, может быть, тебе повезет и ты выцарапаешь свои деньги из нашего «жениха». Он дядя небедный и, чем еще один эпизод к делу лепить, может, согласится долг отдать! Позвони-ка ты вот по такому номеру и спроси Олега Васильевича Таранова. Будет интересоваться, кто да что и откуда телефончик, ссылайся на меня. Семь бед – один ответ!
И Лара продиктовала Саше номер тарановского мобильника.
Шурик Корытников нашел денег, чтобы расплатиться с Сашей, – отдал все до копейки. Были у него сбережения, и не маленькие. Он и Ларисе готов был заплатить, чтобы она забыла о его существовании, но смысла не было никакого. Если с Ларисой и с Сашей у него все было, скажем так, полюбовно, то храм-то они с приятелем обокрали. И иконы, и триптих, и два креста, и Евангелие в серебряном обрамлении стоили огромных денег – прав был Гоша Самохин. Все вернули храму в целости и сохранности, Шурик ничего сбагрить не успел.
Но самое главное – Ларе вернули Богородицу с Младенцем. К счастью, ни продать, ни отреставрировать Шурик ее не успел. Лариске ее икона в прежнем, нереставрированном, виде была куда милее. Таранов сам закрепил стекло, и петли, и крючок. Оказывается, руки у него были куда надо вставлены. Все держалось крепко и надежно. Он почистил и икону. Затем посмотрел на свою работу и сказал Ларисе:
– Лар! Я б не стал ее обновлять – реставрировать...
– А я и не буду! Это ведь не для коллекции экземпляр, это память...
Лара сама открыла киот после тарановского ремонта – ни одна петелька не скрипнула. Серебряная риза после чистки сияла как новенькая. И живопись на доске тоже была какой-то обновленной – глаза у Богородицы и Младенца сияли, как живые. Как будто она была рада возвращению...
В углубление под доской она сложила бабкины записки – письма Боженьке, ветхие листочки, которые спасли в войну ее, Ларисиного, деда, – и икона будто ожила. Будто душу в нее вдохнули.
Сверху Лариса положила свою записку, в которой просила за своих близких и родных ей людей. Просила всего понемногу: счастья всем, здоровья, добра, денег, чтоб войны не было. Ну и любви, конечно. Брату Андрею, племяннику Пашке, Кате и Лешке Куличку, ну и, конечно, себе и Таранову.