К концу выходных, однако, блаженство выродилось в оцепенение, потом в тревогу, а потом в ужас — моя структура взглядов изменялась. Я переставал смотреть новости, и к вечеру воскресенья пропускал их в обязательном порядке. Мне было всё проще переключаться на другие каналы, где шли повторы «Гавайи, пять-ноль», и «Счастливые деньки», и «Плавание на дно моря».
В понедельник я попробовал остаться трезвым, но не преуспел. Я выпил пару банок пива днём, а потом открыл бутылку водки вечером. Большую часть времени я слушал музыку, и вечером свалился на диван в одежде. На прошлой неделе шло потепление, так что я оставлял окно открытым на ночь, но когда я в четыре часа ночи очнулся от бестолкового сна, я заметил, что заметно похолодало. Так что я, дрожа, встал с дивана, и пошёл закрывать окно. Потом снова сел на диван, но пока смотрел в синюю тьму ночи, дрожь не унималась. Ещё я почувствовал, что сильно бьётся сердце, неприятно и противоестественно колет в конечностях. Я видел две возможности. Может, моему организму не хватает алкоголя, здесь есть разные варианты — одеться и пойти в бар, или в корейский гастроном по соседству, купить пару упаковок пива, или вылакать кулинарный херес из своих запасов. Но вряд ли дело в бухле, потому что мысль о том, как я выхожу на улицу, топаю в сияющий неоном гастроном, где ходят другие люди, вогнала меня в ужас.
Ну вот, подумал я — у меня, блядь, приступ паники.
Я глубоко дышал и колотил запястьем по подушке, лежащей рядом на диване. Четыре часа утра. Я не мог никому позвонить. Не мог никуда пойти. Не мог спать. Я почувствовал себя загнанной в угол крысой.
Так я его и пересидел — на диване. Это было как сильный сердечный приступ, который длился час, но не убил тебя, и не оставил физических последствий, ничего, что может обнаружить доктор, если подвергнет тебя серии анализов.
На следующий день я решил, что надо что-то делать. Я скатился слишком низко и слишком быстро и знал, что ещё чуть-чуть, и я могу потерять всё — хотя теперь список этого «всего» был под вопросом. Всё равно надо что-то делать, проблема в том, что именно? Неотложным и давящим делом была ситуация с Донателлой Альварез, но тут я был бессилен. Потом шёл Ван Лун. Но если честно, я не мог толком поверить в то, что общался с ним. Подумать только, я «работал» с ним, да ещё над какими-то немыслимыми «финансами» сделки корпоративного поглощения. Наши встречи с ним — в «Комнате Орфея», в его квартире, в офисе, в «Четырёх Сезонах» — казались сном, и подчинялись извращённой логике сновидений.