В субботу к утру, однако, я почувствовал, что МДТ перестаёт действовать, и, надо сказать, моё рвение понять сложные полимеры истории стало понемногу затихать. И я принял очередную таблетку. Но из-за этого, конечно, я изменил динамику всего происходящего и раздробил ощущение времени и структуры, которые до того оставались у меня в жизни. Приём этого наркотика снова без перерыва вызвал усиленный эффект, и в результате я понял, что больше не могу оставаться дома, мне необходимо куда-нибудь сходить.
Я позвонил Дину и мы с ним через час встретились в «Зола» на Макдугал. Я не сразу сумел скорректировать голос, скорость, с которой я произношу запутанные предложения, скорректировать в первую очередь себя, потому что, не считая пары телефонных разговоров, это была моя первая встреча с человеком с тех пор, как я начал принимать МДТ, и я не был уверен, как я буду себя чувствовать и как всё пройдёт.
За рюмкой мы быстро перешли к обсуждению Марка Саттона и Арти Мельцера, и я озвучил свою идею расширить серию про двадцатый век. Но я видел, что Дин странно на меня смотрит. Видел, как он хмурит брови, словно у него в голове зарождаются сомнения в моём психическом самочувствии. Мы с Дином оба были фрилансерами в «К-энд-Д», встретились там пару лет назад. Мы разделяли здоровое неуважение к этой компании и рабочую этику лентяев, так что с моей стороны разговор о редакторских предложениях и планах продаж был, как минимум, удивителен. Я как-то закрыл эту тему, но потом обнаружил, что выдаю ему параноидальные теории про итальянскую политику, с большей страстью и подробностями, чем он мог бы ожидать от меня по любому поводу. Следующее, на чём он меня поймал, — думаю, только это удержало его от обвинения, что я накачался кокаином по самую маковку — то, что я не курю. Я же решил усилить его смущение, и взял у него сигарету, но только одну.
Вскоре пришли несколько друзей Дина, и мы вместе пообедали. Там была немолодая пара, Пол и Руби Бекстер, я с ними уже встречался, оба архитекторы, и молодая канадская актриса по имени Сьюзен. За обедом мы скакали с темы на тему, и скоро всем, включая меня, стало очевидно, что я буду исторгать вдумчивые, ужасающе чёткие мнения по любому вопросу до конца застолья. Я ввязался в затяжной спор с Полом про относительные достоинства Брюкнера и Малера. Разглагольствовал про шестидесятые, отдельно упомянув Реймонда Лоуи и обтекаемые формы. Следом начал разжёвывать итальянскую историю и природу времени, что, в свою очередь, перешло в долгое убеждение в неадекватности западной политической теории перед лицом стремительных глобальных перемен. Раз или два — как будто извне’ моего тела, будто сверху — я видел себя сидящим за столом, разговаривающим, и в эти мгновения я начинал прорубать дорогу сквозь узловатую чащу синтаксиса и латинского словаря, но не понимал, что говорю, насколько связна моя речь. Тем не менее, казалось, что всё идёт неплохо, хотя я и беспокоился, что как-то слишком круто взял, я увидел у Пола то же самое, что раньше заметил у Арти Мельцера — возбуждённую потребность продолжать разговор со мной, как будто я поддерживаю его на плаву, придаю ему сил, обеспечиваю ему волны восстанавливающей энергии. А позже Сьюзен начала флиртовать со мной, случайно клала свою руку на мою, ловила мой взгляд. Я сумел отвлечь её, вернувшись к разговору о Брюкнере-Малере, хотя не спрашивайте, зачем, потому что к тому моменту я уже подустал от этой темы, а она была красива.