Нет, думает он. Какой интересный пол. Какой мрачный, жесткий, темный и холодный бетонный пол. И я на нем лежу. Внутри Иван чувствует ссохшийся, угловатый комок. Это желудок. Он болит. В данную минуту все можно выразить простыми словами. Вот печень. Она ноет. Вот голова — она думает. И болит, конечно. И кружится. Но в принципе, все просто — Ивану плохо.
Нет, лучше так. Ивану задумчиво.
Усилием воли он закрывает глаза и заставляет себя спать еще. Такое запихивание в сон, как патрон в патронник при открытом затворе. Р-раз. Идет туго, но идет. Иван спит.
Закрываем затвор.
Диггерам перед заброской положено спать двадцать четыре часа. А лучше сорок восемь. Потому что наверху не спят.
После заброски сколько хочешь. Если вернешься. И не забыть отлить на «герму» — это хорошая примета.
Но сейчас Иван не готовится к заброске, а просто спит. В крови у него повышенный уровень токсинов, пониженное содержание кальция и витамина С. Легкое обезвоживание в целом. Мерцающий ритм сердца. Последствия алкогольного отравления. Впрочем, по-русски это называется: хорошо вчера врезали.
Иван спит. И одновременно не спит. Видения и кошмарные твари где-то рядом, за стеклянной стеной, а сейчас он думает.
Все кончено. Все кончено.
Пищевод болит, словно вчера они пили кислоту. Иван спит, перед ним проплывают лица вчерашних собутыльников. Не лица — хари.
«Пей, бордюрщик», — говорили они и подставляли кружки. Темная жидкость льется из мешалки, воняя ацетоном. Рука, заросшая рыжим волосом. Под ногтями залежи каменного угля. Иван снова видел, как кто-то — возможно, он сам — протягивает руку и высыпает в эту рыжую подставленную ладонь горсть латунных и биметаллических цилиндриков. Пачки таблеток. Патроны, думает Иван в запоздалом приступе тревоги, антибиотики… черт. Он почти просыпается, но продолжает спать.
Надеюсь, это только сон. Иван надеется, что проснется, а патроны на месте, антибиотики на месте, сам он одет, цел, невредим и готов идти дальше.
Дальше, дальше, дальше…
Снова кружка, жидкость, ацетон, пылающая гортань. Потом он видит себя блюющего в санузле. Свободу попугаям! Дальше провал.
Иван спит и очень-очень надеется, что это был сон.
Голоса.
— Где твой бордюрщик?
— Вон дрыхнет.
Голоса приближаются. Это тоже сон.
— Блин, ароматец тут у тебя. Сколько их здесь? — голос с тягучей ленцой, повелительный.
— Шесть человек на палатку, — отвечает другой голос с обидой. — Все, как положено.
— Смотри, проверю… Этот?
— Этот.
Иван думает во власти дремы, что нужно встать и что-то сделать. Возможно, драться.
Потом думает: а зачем?