— А ты действительно была в меня влюблена? — спросил Тоби с насмешливой улыбкой; он прекрасно помнил, что во время всех этих осенних охот Люси постоянно ходила за ним словно тень. — А я и не догадывался…
— Лжец! — Люси рассмеялась. — Но кое о чем ты все-таки не знаешь, потому что этого я тебе никогда не говорила. — Поблизости не было никого, кроме спящего младенца, но все же она наклонилась к Тоби и, понизив голос до шепота, проговорила: — Ты знаешь, в тот год, когда ты привез сюда Софию… меня захлестнуло такой ревностью, что я собралась пробраться в твою комнату и соблазнить тебя, чтобы тебе пришлось жениться не на ней, а на мне.
Тоби в изумлении раскрыл рот.
— Правда?
— Чистейшая правда, — кивнула Люси.
— И что же тебе помешало? Полагаю, ты передумала.
— Да, можно сказать и так, — ответила Люси, простодушно улыбаясь. — Все закончилось тем, что я оказалась в комнате Джереми. — Она вдруг смутилась и пробормотала: — Знаешь, иногда я все же задаюсь вопросом: как бы все вышло, если бы я все же пробралась в твою комнату?
— В самом деле, как бы все вышло? — Тоби приподнял пальцем подбородок Люси и заглянул в ее зеленые глаза. Немного помолчав, с улыбкой проговорил: — Дорогая, пожалуйста, не обижайся, но я очень рад, что мы этого никогда не узнаем.
Медленно… побыстрее… теперь потише.
Бел опустила спящего младенца в кроватку и, осторожно покачивая ее, держала ладонь на животике малыша, пока тот крепко не уснул.
Но она по-прежнему стояла рядом с колыбелькой, любуясь его личиком, его круглыми, словно у херувима, щечками. Такой красивый, такой чудесный мальчик. Любовь распирала ее сердце, так что оно даже начинало побаливать.
— Спи, любовь моя, — сказала она по-испански, затем повторила то же самое на английском.
Когда она только вышла замуж, сильные чувства, которые пробуждал в ней муж, пугали ее. Но постепенно благодаря терпению и заботе Тоби она научилась наслаждаться супружеской страстью и не бояться ее. Однако ничто не могло подготовить ее к этому — безграничной любви матери к своим детям. Она не способна была контролировать это чувство, и отделять эту любовь от страха, ее сопровождавшего, она тоже не могла.
И сейчас, глядя на младенца, спавшего так мирно, она вдруг с необычной остротой осознала: как бы они с Тоби ни стремились его оберегать и защищать, как бы плотно ни окутывали его коконом любви, их ребенку неизбежно предстоит узнать, что такое боль, болезнь, опасность, грусть.
Но он никогда не узнает об этом от матери. Это Бел могла ему гарантировать.
За спиной у нее тихо скрипнула дверь.