И тут я уснула…
— Застрял, анафема! — Отец Григорий, проваливаясь в снег выше чем по колено, медленно обошел вокруг забуксовавшего грузовика и удрученно покачал кудлатой головой. Конрад открыл дверцу кабины, выпрыгнул из машины и вопросительно посмотрел на иерея.
— У нас что-то сломалось?
— Не у нас, — священник сердито похлопал ладонью по колесу, — у этой анафемы.
— Починить сможешь, падре?
— А то! — Отец Григорий деловито поднял крышку капота. — У меня в деревне как-то соседский мотоцикл японский сломался, так и тот разобрал и собрал…
— И он потом ездил? — опасливо поинтересовался оборотень.
— А то! — Иерей повернул к вервольфу свое красное обветренное лицо, невозмутимое, будто сковородка, и не отражающее ни единой мысли. — И ездил, и сено косил, и коров доил!
— Да-а-а? — шокировано протянул Конрад, но тотчас же осекся, поняв, что его разыгрывают. — Ясно!
Отец Григорий довольно прижмурил плутовски смеющиеся глаза и начал самозабвенно копаться в карбюраторе грузовика. Фон Майер неопределенно пожал плечами и, мечтая о баночке пива, в свою очередь тоже обошел вокруг машины, а затем заглянул в кузов…
В деревянном, обтянутом зеленым брезентом коробе царил адский холод. Свернувшись в комок и распахнутыми крыльями обнимая обеих девушек, Натаниэль прижимался к железному борту, сердито сверкая огромными голубыми очами. На кончике носа ангела висела мутная сосулька…
— Оба-на! — ошеломленно почесал в затылке вервольф. — А я всегда считал, что ангелы не мерзнут и не чувствуют жары…
— Сам ты чурбан бесчувственный! — злобно клацнула зубами предельно окоченевшая Оливия. — Неужели не ясно: раз мы ощущаем голод, значит, и все остальные эмоции нам не чужды…
— Я за-за-замерзла… — с заиканием сообщила Ариэлла. — Здесь стоит чертовская холодрыга, а у меня под курточкой практически ничего нет…
— Не грусти, еще вырастет! — иронично утешила подругу язвительная Оливия.
Оборотень тактично хмыкнул в кулак.
— Почему мы остановились? — глухо кашлянул Нат.
Конрад только собирался ответить, как вдруг со стороны кабины донесся непонятный шум и громкая ругань отца Григория.
— Ага, — навострила уши валькирия, — всегда хотела узнать, что скажет священник, если попадет молотком себе по пальцам…
Оборотень понимающе улыбнулся.
— Наш иерей попадет в ад! — уверенно проблеяла Ариэлла. — За свое богохульство.
— Глупости, — категорично отрезала валькирия. — Не мели чуши…
— Почему? — быстро спросил оборотень, всегда озабоченный вопросом прощения грехов и спасения своей души. — Ты — ангелица, и при этом не веришь в рай и ад? Нонсенс!