— Мне нравится, как долго ты делаешь это, — ластилась к нему девушка, облизывая пальцы, — я успеваю кончить несколько раз. А на остальное — плевать.
И смеялась, когда Константин, изнемогший от бесплодной работы, жары, семьи, подчиненных, Кишинева, жизни, всего, в конце концов, шептал ей:
— Наталья. Кожа твоя бела, как зерна молодой кукурузы, и сочна, как зерна молодой кукурузы. Волосы твои между ног вьются, как мягкий ворс на молодом початке. Я обдеру зубами тебя, мой початок, я прожую твою молочную плоть. Тело твое…
И вжимал в нее бедра. Тогда она запрокидывалась, крепко прижимала его голову к груди, и начинала биться. В такие моменты Танасе забывал, что девушка может его искусать, и тогда дома не миновать скандала. Плевать. Ему было плевать. Константин даже подумывал о разводе. Не сейчас. Чуть позже, когда можно будет оставить службу. Но Наталье об этом не говорил: директор СИБа прекрасно понимал, что девушка поднимет его на смех. Он ей был нужен как любовник. А она ему нужна была вся.
— Ну и сравнения, — Наталья лежала на боку рядом с отдыхавшим Константином, — ну ты и поэт.
— Практически Павич, — усмехался, отдуваясь, Константин.
И по беспечному блеску глаз любовницы понимал, что той упомянутая им фамилия ничего не говорит. Она вообще ничего, кроме газет, не читала. Это ему даже нравилось.
— Когда мне захочется переспать с философом, я поеду в Калининградскую область, — говорил он друзьям, — и посплю на могиле Канта.
Правда, связь его с Натальей омрачало то, что встречались они слишком редко, всегда на съемных квартирах (и никогда у нее дома, где ему так хотелось побывать) и всегда только она звонила ему перед этим.
— Я же мужчина, дорогая, — говорил, поправляя галстук, Константин, — мне приятно почувствовать, что и от меня что-то зависит.
— А от тебя, — вскакивала она с постели, — пузанчик, ничего не зависит. Ни-че-го.
И снова смеялась. Константин не выдерживал, улыбался, и обнимал ее, жадно внюхиваясь в воротник ее рубашки, наброшенной на голое тело.
— Ты спишь еще с кем-нибудь? — спрашивал он в макушку Натальи.
— Да, — роняла она.
— С кем? — ревниво мучил себя Танасе.
— С Кем-Нибудь, — дразнила его девушка, и утанцовывала в другой конец комнаты, одеваться.
Опустошенный Константин подходил к окну и мрачно глядел на шпиль старинной гостиницы «Лондон», что почти в самом центре Кишинева. Отсюда был виден весь центр: даже киоск, где продавали шаурму арабским студентам. Неплохо бы, лениво думал Константин, затягиваясь сигаретой, хоть раз ее попробовать. Говорят, вкусно.
— Отнесись к этому проще, — говорила, забавляясь, Наталья, — мы развлекаемся, вот и все.