Не глядя на него, Мария быстро прошла через зал. Феликс догнал ее уже на улице. Он не понимал, что ее так взволновало. На записную феминистку она вроде бы не похожа.
– Если вам неприятно мое присутствие… – сказал он.
Она быстро обернулась. Слезы блестели в ее глазах. Из-за праздничной иллюминации они казались разноцветными.
– Мария, что с вами?
Феликс почувствовал, что его прошибает дрожь. С ним такого не случалось уже лет десять. Да он вообще забыл, когда волновался так сильно!
– Извините меня, – сказала она. Он слышал, как она старается выровнять свой голос. – Вы здесь совершенно ни при чем. Я… я вспомнила одного человека, одного мужчину, русского, и… Лучше мне было его не вспоминать.
Выровнять голос ей не удалось. Во всех его вздрагивающих тонах звучала такая глубокая, такая пронзительная доверительность, что у Феликса сжалось сердце.
– Ну и не вспоминайте, – сказал он и быстро погладил ее по руке.
Этого, наверное, не надо было делать. Может, это покажется ей фамильярным?
– Я легко чувствую себя с вами. – Она вытерла слезы ладонью. В ее голосе прозвучало удивление. – Ничего, что я так говорю?
– Ничего. Мы можем идти?
– Да-да, пойдемте.
До Марэ дошли в молчании.
– Может быть, вы подниметесь, Феликс? – сказала Мария, когда они остановились возле ее подъезда.
– Почему вы так робко спрашиваете?
Теперь она казалась растерянной. Ее растерянность трогала сердце.
– Потому что не хотела бы вмешиваться в ваши планы.
– У меня нет планов. Для планов я слишком много выпил.
– А я как раз хотела предложить вам выпить еще, – улыбнулась она. – Я не могу понять, отчего моя тревога, и подумала, что, может быть, ее возможно остановить, если выпить еще?
– Может быть, возможно, – с серьезным видом кивнул он. – Во всяком случае, мы попробуем.
Все-таки он чуть-чуть обманул Марию, сказав, что выпил слишком много. Не мог он чересчур опьянеть от хорошего французского вина, хотя бы даже и такого простого, каким Мария считала «маленькое вино» в брассри.
А теперь, когда они пили, сидя у Марии в гостиной, вино и вовсе перестало действовать на него. Феликс был встревожен ее состоянием – растерянностью в ее глазах, следами слез на ее щеках, бледностью ее губ, – а потому не мог расслабиться.
Ему казалось, что надо отвлечь внимание Марии от того, что происходит у нее в душе, но он не знал, как это сделать, не знал, чем может ее отвлечь. Не было в его жизни ничего такого, что стоило бы ее внимания.
– Вы почти не пьете, Феликс, – заметила Мария. – Это плохое вино?
– Да нет, хорошее. Я просто на фотографии отвлекся. – Он кивнул на длинный стол, на котором стояли фотографии в старинных рамках. – Это ваш отец?