Луговской никогда не связывал свое ощущение от чеховских трех сестер со своей дочкой. И почему это подумалось именно сейчас?
– Как ты думаешь, я когда-нибудь окажусь в России? – спросила Маша.
– В России? – Луговской вздрогнул. – Надеюсь, нет.
– Это очень жаль.
– Нисколько не жаль. Разве ты не поняла того, что я тебе сейчас рассказал?
– Я поняла. – Ее глаза стали еще светлее. Луговской совсем перестал понимать, о чем она думает. – Папа, а почему ты никогда не берешь меня в гости к своим русским друзьям? – спросила Маша.
Он пожал плечами:
– У меня нет русских друзей. Мне кажется, у меня вообще нет друзей.
– Да, у тебя очень одинокий характер.
– Одинокий характер? – Он улыбнулся.
– Так нельзя по-русски сказать? – встревожилась Маша.
– Наверное, можно. Я не слышал, чтобы так говорили, но уверен, что это правильно. Ну да, меня очень устраивает французский стиль отношений.
– Разве быть одиноким – это французский стиль отношений? Но ведь у меня много подруг, и у мамы тоже.
– Вероятно, я неточно выразился. Конечно, ты гораздо общительнее, чем я, а твоя мама тем более. Но, как я могу предположить, вы обе просто не чувствуете, каково ваше общение с друзьями. Да вы и не можете этого чувствовать, потому что этот стиль для вас естествен, как дыхание. А между тем в нем есть такая, знаешь, легкая отстраненность – точнее, наверное, независимость, да, конечно, так. И вот именно это мне нравится. Гости проходят не дальше гостиной – ты же не пустишь их в свою спальню, даже если относишься к ним очень хорошо.
– Но разве в России пускают гостей в спальню?
В Машином голосе снова прозвучало недоумение.
– Мне кажется, в России вообще не осталось уже таких мест, куда не могут в любую минуту войти посторонние люди. Там все слишком перемешалось – душевность, бесцеремонность, духовность, просто неорганизованность и хамство… Не знаю, Маша! Я не имею права судить. Но я, конечно, рад буду представить тебя своим соотечественникам. – Он специально сказал так церемонно. Этот его тон очень соответствовал Машиной серьезности. – Среди них есть люди большого масштаба. И даже у тех людей, масштаб которых невелик, все-таки помимо их воли оказалась большая судьба. И язык… Да, странно, что до сих пор я об этом не подумал! Конечно, для тебя лучше, чтобы ты разговаривала по-русски не только со мной.
– Спасибо, папа! – Ее глаза радостно сверкнули. – Я постараюсь, чтобы тебе не было за меня неловко перед ними.
«Как это получилось так незаметно для меня? – подумал Луговской. – Была ребенком, ребенком – и вдруг взрослая, умная… Моя французская дочка».