Время еще было. Радио продолжало вещать о закрытых дорогах и о прогнозируемых снегопадах. Скалистые горы и весной могут быть коварными.
Гейб прикинул, что пройдет две, может быть, три недели прежде, чем можно будет без риска тронуться в путь.
Странно, но вначале он думал, что вынужденное общество будет раздражать его. Но сейчас, когда одиночество, которое он сам себе навязал, оказалось нарушенным Гейб был даже рад. Он давно не писал портретов. Может быть, слишком давно. Со времени смерти Майкла он не мог смотреть на людей.
Здесь, в хижине, отрезанный от воспоминаний, он начал исцеляться. В Сан-Франциско он даже не мог взять в руки кисть. Горе сделало его не только слабым. На какое-то время оно сделало его... апатичным.
Здесь, в уединении, в одиночестве он писал пейзажи, натюрморты, туманные мечты и морские пейзажи со старых набросков. Этого было достаточно. И только когда в его жизнь вошла Лора, он снова ощутил потребность написать человеческое лицо.
Когда-то он верил в судьбу, в то, что линия жизни начертана еще до рождения. Смерть Майкла все изменила. С тех пор Гейбу нужно было что-то или кого-то винить. Самым легким и самым болезненным было винить самого себя. Сейчас, рисуя Лору, думая о странном стечении обстоятельств, при которых она вошла в его жизнь, он снова задумался над этим вопросом.
О чем же она думает, снова терялся в догадках Гейб.
Вы устали?
Нет, — ответила она, не шевельнувшись. Он поставил кресло так, чтобы она, сидя лицом к нему, могла одновременно смотреть в окно. Свет падал через нее, не отбрасывая теней. — Мне нравится смотреть на снег. На нем появились следы, и я думаю, кто из животных мог пройти незамеченным мимо нас? И еще я смотрю на горы. Они выглядят очень старыми и сердитыми. На востоке они более добродушны.
Гейб рассеянно согласился, разглядывая свой хороший, но не совсем верный набросок. Ему хотелось поскорее начать работать на полотне. Он отложил этюдник и, нахмурившись, взглянул на нее. Она тоже посмотрела на него, терпеливая и, если он не ошибался, удивленная.
—У вас есть какая-нибудь другая одежда? Может быть, что-нибудь с обнаженными плечами?
Ее удивление стало еще более заметным.
—Мне очень жаль, но мой гардероб сейчас несколько ограничен.
Он поднялся и принялся вышагивать, к камину, к окну, к столу. Когда он подошел и стал поворачивать ее лицо в разные стороны, Лора покорно сидела, повинуясь его жестам. После трех дней позирования она к этому привыкла. На ее месте мог быть букет цветов, подумала Лора, или чаша с фруктами. Как будто никогда не было того момента на заснеженном крыльце. Она уже убедила себя, что ее реакция на него была лишь плодом ее воображения.