– Дружба с Шуриком и Машкой. Признание других ребят. Хотел соответствовать. (Сам себе.) Но тогда почему же не смог учиться в институте? Оставлял на потом? Но это уж как-то совсем по-детски. Впрочем, когда я начал прогуливать, понял, что мне не выкрутиться.
В моей голове не было такой картины: прийти и сказать вам, что случилось. Боялся не соответствовать и поэтому молчал. Глупо, по-детски. После этого у меня уже не было ни сил, ни уверенности для чего-то нового.
– Но ведь тебя и так любят, без всяких соответствий. Ты просто не видишь этого.
– Наверное. Но как я могу видеть то, чего не знаю?
– А когда мы тебя в армию провожали, говорили: держись, мы тебя будем ждать, служи спокойно. Не верил?
– Не верил. А чего меня было ждать? Чего я стоил? Но в армии я понял, что меня пытаются смешать с говном, и я ничего не могу сделать. Так было всегда, и так будет.
– Но у тебя есть и другой опыт в прошлом. Помнишь, какой тебе праздник устроили на совершеннолетие? Тебе было приятно?
– Мне должно было бы быть приятно. Но я его не заслуживал. Если бы я много сделал для тех людей, которые устраивали праздник, я бы имел на него право.
– А просто получить нельзя?
– Можно, но меня будет мучить совесть.
Федор уверен, что он не заслуживает праздника, в более широком плане – не заслуживает любви своих одноклассников. И он даже не задается вопросом, почему любовь надо заслуживать.
У детей, рожденных в благополучных семьях, не появляется и мысли, что они не достойны любви. Нормальные родители не дают ребенку повода усомниться, что он – дар Божий.
Сомнения испытывают те, кто не пережил состояние любви в первые годы жизни. Потом они узнали слово «любовь», как и то, что к ней надо стремиться, чтобы заполнить ощущение пустоты и страха в своей душе. Но как переживание оно им не знакомо, и поэтому всегда остается вопрос: а то ли я переживаю, что воспевают поэты и о чем рассказывают мои сверстники.
– Тебя кто-нибудь любил?
– Я не знаю, что это такое!
– А что такое совесть?
– Это – совершенно мудрый человек, чей голос звучит во мне только тогда, когда я не уверен. И он всегда мощно говорит, как Машка Пичугина.
– Этот голос – тоже ты?
– Нет. Он собран из того, что я когда-то услышал, прочитал. Но это не я.
– А тогда, кто ты?
– Все остальное.
Тут он ошибается. Как раз «все остальное» – это маски или доспехи, чужие программы, необходимые для выживания в обществе, образцы поведения, полученные от родителей или друзей. А вот то, что Федор назвал совестью, ощущается им как некий стабильный центр его личности, конденсат сознания. Наверное, это то же самое, что другие люди называют душой.