«Ну что, неудачнички? Жизнь помои, но жить надо. По крайней мере пока не помрем, ха-ха. Слышу, слышу, улицы успокаиваются, заводы гудят, офисы тоже подгуживают. С новым вас гребаным рабочим днем, лодыри. Проведем его так же бездарно, как и все предыдущие дни, и выполним основное предназначение человечества: прийти, нагадить и свалить к праотцам. И жизнь ваша бездарная станет еще более бездарной, так что поводов для печали и волнения нет! А на меня, знаете ли, напала утренняя апатия. Похоже, мой коллега и спец по новостям начихал тут болезнетворных бактерий печали и уныния. Видели бы вы, с какой постной физиономией он ходит! Тараканы вешаются на бутербродах. По этому поводу и я намерен уйти в пятиминутную депрессию и послушать композицию оркестра вибрирующих инструментов «The Ventures» под названием «My Own True Love».
В этом мире существовал только один вездесущий сукин сын, которому позволялось разглашать тайны следствия. И то лишь потому, что его до сих пор не могли поймать, и еще потому, что он имел привычку ставить классные песни. Все остальные обязаны были держаться от тайн следствия как можно дальше. Особенно утром. Особенно если это утро после попойки. Особенно если это была попойка старых друзей. И особенно человеку стоило держать дистанцию, если его звали Доусон Лейстрейд, которого все, от мала до велика, звали просто Лисом-Педерастом.
Стас ненавидел это нарицательное словосочетание. Любой, кто имел хоть какое-то отношение к юстиции, ненавидел это словосочетание. Потому что Доусон Лейстрейд был чертовски хитер и пронырлив, а также при случае мог пролезть в любую задницу ради получения информации. Даже если эту задницу нужно было предварительно вылизать. Более того, прием «глубокий лизок» был коронным приемом Лиса-Педераста. К великому сожалению, Доусон выбрал криминалистику и все связанные с нею скандалы в качестве полигона.
Вот и этим утром Лис-Педераст сиял во всю черно-белую диагональ переносного телевизора, который уже давным-давно никто не переносил с холодильника на кухне в квартире Стаса. Лейстрейд не просто сиял, он излучал самодовольство и укоризну одновременно. Еще бы, ведь где-то среди нас, дорогие телезрители, бродит мерзавец, совершивший девять убийств, а доблестные защитники правопорядка до сих пор не могут не только поймать преступника, но даже и определить, кого тот прикончил. Говоря все это, Лис-Педераст умудрялся корчить такие наигранные рожи, что все рассказанное начинало напоминать анекдот. В этом и была цель Доусона Лейстрейда. Он был комиком от бога, хотя, как подозревал Стас, бог этого мерзавца носил рога и ходил, цокая копытами. А по утрам вселялся в телевизоры. Естественно, этот гаденыш не забыл упомянуть об ограблении аптеки.