Как назло, на лестнице попалась тетя Даша. Она спускалась с зеленой хозяйственной сумкой в руке. Я помнил эту сумку почти столько же, сколько себя.
– Кого ты в дом тащишь? – с врожденной деликатностью спросила она. – Видели бы твои родители! – Тетя Даша испокон веков жила в нашем подъезде и когда-то сидела со мной нянькой – мама и папа вечно были заняты на работе. Может, поэтому она и теперь искренне считала, что, за неимением старших, я нуждаюсь в жестком педагогическом воздействии. Впрочем, я обычно не возражаю, потому что она и в самом деле была близка с моими родителями. А еще потому, что она из совсем немногих на этом свете, кому я действительно небезразличен.
Не знаю, чего мне пришло в голову – просто надо было ответить быстро и решительно, иначе дискуссию не остановить:
– Теть Даш, это моя невеста. Она здорово простыла.
Тетя Даша мгновенно поставила сумку на пол, потрогала лоб девчонки рукой.
– О господи! – ужаснулась она. – Под сорок! – И тут мне досталось по полной программе: – Ну, она-то – дитя. А ты ж старый балбес! Кто в такое время без пальто ходит? А платье покороче не мог ей спроворить? Невесту и так бы разглядел, а чужим нечего показывать!
Закончив традиционным «Видели бы твои родители!», тетя Даша по моей просьбе засобиралась в аптеку, но тут же смущенно остановилась. Я вовремя сообразил, что названные мной новые лекарства стоят изрядную часть ее пенсии. Оперев потяжелевшее тело чертовой девчонки на перила, я залез в карман и достал тысячную бумажку. Тетя Даша взяла деньги и тяжело потопала вниз. А я – наверх, лифта у нас отродясь не было.
В квартире нас встретил мой доберман Катя. Первое мое «послевоенное» приобретение. Я купил его в переходе у «Арбатской», не знаю почему. Военный психолог М.Л. Ходецкий, узнав о моем приобретении, обрадовался и сказал, что я инстинктивно устанавливаю «якоря», и это хорошо. Я и сам знал, что это хорошо, потому что внезапно возникшее желание купить эту маленькую веселую рожу, торчащую из сумки, и потом о ней заботиться было первым нормальным желанием за довольно долгое время. До этого я все больше желал еще пару раз выстрелить в гнусную толстую рожу террориста. А лучше – резать ее ножом. Или просто рвать руками. У меня и сейчас круги встают перед глазами, когда вспоминаю.
Я встряхнул головой, чтобы сбросить наваждение. Если не остановиться вовремя, то опять стану во всех деталях убивать мальчонку, а после не смогу прийти в себя несколько дней.
Но сейчас вроде обошлось. Да и тяжело думать о чем-то, когда у тебя на руках полцентнера живого веса, с которым к тому же совершенно непонятно что делать.