– Болит? – поинтересовался Прохоров.
– Да, – скрывая ярость и страх, сказал Блондин.
– Вот видишь, – размышлял гость, – а говоришь, ничего не произошло. Тебе плохо, мне неспокойно – значит, все-таки что-то случилось?
– Случилось, – сказал Блондин, опасаясь новой садистской выходки Жабы.
– Так рассказывай! – добродушно предложил Анатолий Алексеевич и поудобнее откинулся в кресле.
– Он был один. Не вооружен ничем, кроме какой-то дубинки. Может, кусок арматуры.
– Как прошел? Вчера ведь ты был закрыт? Серьезные люди у тебя отдыхали. Я им гарантии давал. Как он прошел?
– Непонятно, – опасливо сказал Блондин. – Скорее всего, пустил охранник на входе за лавэ.
– Хорошие у тебя охранники на входе, – благодушно отметил Прохоров.
– Он будет наказан, – быстро сказал Закржевский.
– Дальше что было?
– Дальше он чем-то отравил «быков» у лестницы.
– Хорошо, – удовлетворенно отметил Жаба. – Славно охраняли лестницу. Дальше?
– Он прошел сюда, ударил Васька по голове. Васек в больничке.
– В больнице, Леонид Сергеевич, – поправил его гость. – В больнице. Больничка – в зоне. А у нас, нормальных людей, больницы и госпитали. – При воспоминании о медицине лицо Прохорова нахмурилось.
«Скорей бы ты сдох, тебя ж дважды уже шунтировали!» – помечтал Блондин, но отвлекаться побоялся.
– Потом он зашел ко мне, – с натугой продолжил Закржевский. Начиналось самое опасное.
– Что просил? Денег? – дал подсказку гость. Было бы славно согласиться, но Блондин с опаской посмотрел на пепельницу и сказал правду:
– Нет. Он потребовал фотографии Али Семеновой. Все из-за нее, стервы! – сорвался Закржевский.
– Спокойнее, Леонид Сергеевич, – утихомирил его Прохоров. – Ты отдал?
– Не сразу, – затаив дыхание, ответил тот. Поверит или не поверит? – Он сломал мне челюсть, бил. Я терпел долго.
– Зачем? – вкрадчиво спросил гость. – Она же шлюха!
– Из-за вас, – пошел ва-банк Блондин. – Я обещал ее вам. Я боялся нарушить данное обещание.
– Это верно, – усмехнулся Прохоров. – Данные мне обещания лучше не нарушать. Помнишь, ты обещал найти ее для меня?
– Но еще есть пять дней! – ухватился за соломинку Блондин.
– А тебе хватит пяти дней? – участливо спросил гость.
Блондин явственно почувствовал холодок смерти на своем лице. «Отовраться, отмазаться как угодно и бежать. Все бросить и бежать куда глаза глядят».
– Хватит, – отважно сказал он. – Ее ищут все мои люди.
– Ну, если твои люди ищут, тогда я спокоен, – улыбнулся Прохоров. – А фотки-то все-таки отдал? Не выдержала душа поэта?
– Он мне руку в шредер сунул! – выкрикнул Блондин, показывая культю, на которой уже вновь проступило бледно-розовое пятно.