Глазами маршала и дипломата. Критический взгляд на внешнюю политику СССР до и после 1985 года (Корниенко, Ахромеев) - страница 176

Вопрос («Ньюсуик»): «Вчера ваш представитель сказал о том, что он не знал, что Советский Союз передал ракеты СС–23 ГДР, Болгарии и Чехословакии. Знали ли об этом факте М. С. Горбачев и вы, и если нет, то какова в таком случае степень контроля за действиями военных?»

Ответ (Шеварднадзе): «Хотел бы уточнить существо вашего вопроса: в данном случае речь идет о передаче ракет без ядерных зарядов. Произошло это до подписания Договора по РСМД, что можно проверить и доказать документально. Что же касается осведомленности, то могу со всей ответственностью сказать, что М. С. Горбачев не знал об этом факте. Не знал и я. Но хочу еще раз подчеркнуть: в данном конкретном случае речь идет о факте, имевшем место до подписания договора».

В данном случае могу тоже утверждать со всей ответственностью: Э. А. Шеварднадзе сказал неправду. О продаже ракетных комплексов СС–23 указанным выше странам было известно как Генсеку, так и министру иностранных дел. Думаю, что министр иностранных дел, давая неправильный ответ на вопрос журналиста, не преследовал цель сознательно скомпрометировать советское военное руководство. Случилось другое, что имело место с ним не один раз и ранее. Э. А. Шеварднадзе просто не сумел из–за профессиональной неподготовленности ответить на вопрос правдиво и одновременно защитить соответствующим образом интересы своего государства. Вместо этого он пошел по наиболее легкому пути — сказав неправду, постарался выйти из положения, в которое его поставил журналист. Наконец, наш министр мог поручить ответить на этот вопрос мне, я находился рядом с ним. Но он этого по каким–то причинам не сделал. Конечно, после этого случая отношения военного руководства с Шеварднадзе отнюдь не улучшились.

Ровно через месяц, отвечая на слушаниях в Комитете по делам вооруженных сил Сената США, где я выступал по приглашению сенатора Эдварда Кеннеди, на вопросы сенаторов по проблеме ракет СС–23, я вынужден был восстановить истину.

Именно потому, что нашими дипломатами на переговорах не всегда последовательно отстаивались интересы обороны страны и вооруженных сил, имела место напряженность в отношениях Министерства иностранных дел и Министерства обороны. Я в этом убежден и пишу об этом с полной ответственностью.

Можно было бы привести немало аналогичных примеров. Во II — V главах о некоторых из них говорилось. Но наиболее важным из них в 1986–1989 годах был вопрос о судьбе наших групп войск в ГДР, — Польше, Чехословакии и Венгрии. Каково их будущее? Этот вопрос было необходимо обсуждать уже в 1986–1987 годах (конечно, в узком кругу). Нужно было с 1987 года принимать подготовительные меры к приему войск на Родине, хотя бы спланировать эти меры и подготовить ресурсы. Однако военные были лишены такой возможности. В значительной мере это произошло из–за того, что не было открытого обсуждения возникающих проблем между МИДом и Минобороны. Поэтому не было совместных соответствующих предложений руководству государства.