И Оуэн играл свою роль добытчика — кошелька, денежной коробочки, банка — тут у него всегда все получалось. Вот во всем остальном дела были куда хуже. Никто по-настоящему не понимал его положения — ни дома, ни на работе. Он подумал о всех тех рабочих, которые потеряют работу в конце сезона. Они не видели будущего для себя, даже и не пытались, просто опускали головы и шли каждый день на работу, отчаянно надеясь, что никто не заставит их задуматься о выборе, который они сделали. Во многом эти рабочие были как переросшие дети, и они ожидали, что о них будут заботиться, как о детях, всю их жизнь. Именно ему пришлось сказать им, что больше так не выйдет.
Оуэн опять взглянул на свою семью. Они были его семьей, почему же он чувствовал себя таким чужаком? Глядя на темные ниспадающие на плечи волосы Дейдр, он задался вопросом, а что его дочь о нем думает. Дети очень чувствительны ко всему этому. Понимала ли она, какой он неудачник? Тут Стивен поднял глаза, и Кадоган ощутил, как съеживается под его пристальным взглядом. Округлость головы Стивена, форма его плеч, уверенность молодости — от всего этого он неожиданно почувствовал, что готов зарыдать. Они все знали о нем. это было ясно. И они всегда были детьми его матери, и никогда его. Он посмотрел на руки дочери, стиснувшие маленький чемоданчик, суставы ее пальчиков, все еще с ямочками от детской пухлости — трогательно, но уже потеряно для него. Если они никогда не вернутся из Мэйо, то ничуть не будут о нем скучать. Жаль, что поезд не придет и не увезет его навсегда, чтобы ему никогда больше не пришлось смотреть на них и думать о них. Но тут женщина перед ним отошла от билетного окна, и служащий спросил его:
— Куда, сэр?
— Три билета туда и обратно в Уэстпорт, один взрослый и два детских.
— Супруга везет деток на каникулы, верно?
— Да.
— Красивое семейство.
— Да. — Кадоган ощетинился, глядя, как глаза кассира еще раз пробежали по его семье; серые глаза заблестели, розовый язык высунулся, чтобы облизнуть потрескавшиеся губы. Но когда тот желтыми от никотина пальцами протянул три билета туда и обратно, Кадоган увидел его таким, каким он был на самом деле: безвредный старый ублюдок, на сорок лет застрявший в билетной кассе. «Я совсем с ума сходить начал, — решил Кадоган. — вот и вижу свои пороки во всех вокруг». Он почувствовал тошноту и отвернулся, не поблагодарив кассира.
Дети направились к платформе первыми. Поезда не должно было быть еще пару минут, и его сын немедленно подошел к путям и стал всматриваться вдаль, ожидая его.