Последнее и наиболее жестокое нападение было совершено на козленка. В третий раз они безрезультатно допросили Чарли Брейзила, и Ларкин попытался показать несколько фотографий сцены преступления. Но мальчик не смотрел ни на фотографии, ни на допрашивавших его мужчин; он сохранял самообладание, опускал глаза и продолжал спокойно отвечать на вопросы, а фотографии были разбросаны перед ним на столе. Уард вспомнил, что для Ларкина отсутствие реакции мальчика было достаточным доказательством вины. Сам он не был так уж уверен.
Брейзилы были странной семьей, это-то было верно. Находясь с ними в одной комнате, Уард ощущал их глубокое разобщение — три человека, отдаленных друг от друга, и каждый старательно поддерживал это разделение. Он вспомнил мрачное лицо отца и то, как тот держался поближе к двери, когда допрашивали мальчика, словно ждал возможности, чтобы уйти. Мощный был человек, Доминик Брейзил, руки как две лопаты. Уарду приходилось допрашивать десятки таких отцов, подобных ему, необъяснимо молчаливых людей, чьи собственные отцы были суровы и безжалостны и не терпели слабости в своих отпрысках. Мать хотя бы заботило, что происходит с ее сыном. Тереза Брейзил, женщина, которая была в его кабинете этим утром, в тот день, не дрогнув, посмотрела на каждую жестокую фотографию. Уард был удивлен, что не вспомнил ее — тогда она произвела на него впечатление тем, как без колебаний поддержала сына. Посмотрев фотографии, Тереза повернулась и медленно сказала им с Ларкином, качая головой: «Мой сын не мог такое сделать». Словно она пыталась убедить сама себя, думал Уард. Словно достаточно было пожелать, чтобы это было не так. Конечно, возможно, мальчик и сделал это. Все могло быть.
В конце концов они не сумели найти ни одной улики, связывавшей бы Чарли Брейзила с происшествиями, и, следовательно, ему так никогда и не предъявляли обвинений. После третьего и наиболее ужасного случая калечить животных перестали, и дело было, в конце концов, положено на полку за недостатком улик. С тех пор Уард парня не видел. Должно быть, ему сейчас чуть за двадцать, работает, наверное, в Борд на Мона водителем землеройной машины, как и его отец.
Уард помнил, что с ним творилось в то время, вскоре после смерти Эйти — ночной пот, кошмары о том, как она тонет, как на глазах у него ее голова погружается под воду, а он застыл от ужаса и не в состоянии действовать. Наверное, он мягче обошелся с мальчиком, чем следовало бы. Но бесспорных улик не было. А он пошел в полицию не за тем, чтобы причинять ненужные страдания.