Чувствительность особого рода, свойственная подобным существам, не позволяла ей переступить незримую границу церковной земли. Какими-то своими магическими чувствами она осознавала запретную черту. Две плененные в ее оболочке души примерно так же постигали окружающий мир. Одна из них приняла новое "телесное" состояние почти с восторгом. Эвелин — если можно называть дух прежним именем — ликовала уже оттого, что может смутно ощущать землю; подробности ее не заботили. Она уже пробовала голос. Он пока еще не слушался, но со временем — она была уверена в этом — они обязательно смогут болтать сколько угодно. Случайный прохожий мог бы услышать звуки, похожие на сиплое карканье, но слов бы не разобрал, а если бы вслушался, то услышал бесконечный поток бессмысленных упреков и жалоб: "Но ты ведь могла бы подумать, правда могла?., не сказать, чтобы меня так уж спрашивали… я так думаю, что ты поняла… в конце концов, честно — значит честно… ну уж она-то могла бы… он должен был… он не должен был… по крайней мере, они могли бы…" — и дальше, и дальше, сквозь все те греховные и глупейшие нелепости, которыми жалкая душонка защищается от реальной жизни. Если это доставляло Эвелин удовольствие, то она могла им наслаждаться без всяких ограничений.
Пожалуй, и Лестер впервые после смерти по-настоящему осознала то, что мы называем нормальным миром.
Некоторое время она изучала новое тело и познакомилась таким образом с подволакивающейся ногой, мокрыми ладонями, подслеповатыми глазами. Она прислушивалась к монотонному ворчанию, но пока не нашла способ прекратить его. Ей не нравилось соседство, но таково было условие. Иначе они не смогли бы вернуться в материальный мир. При таком отношении Вселенная казалась ей вполне приемлемой. Лестер с удовольствием ощущала мостовую под ногами; тусклые глаза все-таки позволяли ей радоваться серому октябрьскому дню, тяжелому небу, людям, машинам.
Она не знала, может ли управлять этим телом, да и не особенно хотела этого. Ее даже не заинтересовало то, что они куда-то торопятся. Но когда эта спешка прекратилась и тело принялось описывать круги, она ощутила властное чувство. Понаблюдав за телом словно с птичьего полета, Лестер решила прекратить бессмысленное кружение. Впервые это произошло, когда тело заколебалось у реки, осененное куполом собора. Словно с вершины золотого креста видела Лестер его траекторию и понимала, что центром круга остается Саймон. "А зачем?
Чего ради вокруг него кружиться? Тоже мне — ось мироздания!" — думала она почти человеческими словами.