Она чуть не остановилась, но оглянулась через плечо и увидела, как Лестен шагнула вслед за ней.
— Думаешь, поймаешь? — крикнула Эвелин, и Бетти ужаснуло каменное выражение лица, со старательно нарисованной торжествующей гримасой. Жестокость и раньше доставляла ей удовольствие, но открыто торжествовать она все же не решалась. Теперь последние барьеры исчезли.
В следующий момент Эвелин прошла сквозь окно и оказалась в другом Городе, чтобы ждать там, бродить и ворчать, пока не найдется попутчик.
Бетти посмотрела на Лестер, обе помолчали. Потом Лестер сказала:
— Мы с ней могли бы вместе найти эти воды. Что ж, мне пора идти. Всего доброго, моя дорогая. Спасибо за ласку.
— А как же?.. — воскликнула Бетти. Она оборвала себя из жалости к тем, кто мог ее услышать, но глаза все равно обежали толпу несчастных, и она чуть заметно повела рукой в их сторону. Она не знала их, не знала, как они попали сюда, но видела, что они страдают. Лестер покачала головой.
— Это для тебя, дорогая моя, — сказала она. — Ты можешь это сделать, ты делала и куда более сложные вещи. Кое-чем я, конечно, помогу, но ты справишься.
Прощай, — она перевела взгляд на Ричарда. — Мой драгоценный, я так люблю тебя. Прости меня, и спасибо тебе, Ричард, спасибо, дорогой! Прощай, благословенный мой!
Она стояла перед ними, спокойная, очень настоящая, только немножко слишком сияющая. Потом яркий воздух начал дрожать, сияние усилилось, затмило дневной свет и распространилось на весь зал. По Городу прошли Все Святые, и она ушла с ними, ушла туда, где и встречи, и разлуки только приближают Последнюю Встречу, за которой уже не будет разлук. Трепетное сияние приняло ее.
Первой пошевелилась Бетти. Она оглядела тех, кто еще остался в зале. Теперь, после слов Лестер, она точно знала, что ей делать. Она чувствовала себя так же, как на Хайгейтском холме, только еще более спокойной. Приближалась трудная пора, в которую ей предстояло вступить по слову ее подруги. Нет, конечно, действовать будет не она — но без ее участия действие не сможет осуществиться. Зато сейчас с ней был тот, кого она звала тогда на холме и по которому тосковала.
Ей даровали большую милость, но и работу предложили немалую. А впрочем, много ли стоит милость, полученная даром?
— Джон, я постараюсь не быть занудой, — порывисто сказала она.
Вместо ответа он обнял ее за плечи и спросил:
— Что там с твоей матерью?
Они подошли к ней, осмотрели, потрогали, попробовали заговорить. Она была жива, но совсем не реагировала на окружающее. Если леди Уоллингфорд и предстояло прийти в себя, то нескоро. Память, знания, даже простейшие навыки уже никогда не вернутся к ней. Она будет жить, не зная, кто она, и как здесь оказалась, не различая, кто вокруг нее, и что они делают — или что уже сделали для нее — одевают ли, кормят, выносят на воздух — у нее просто не будет слов для этих понятий.