— Поразительно, до чего часто у Фрэнкса бывает температура. Прямо как у пятилетнего ребёнка.
Я достал сигариллу — единственную роскошь, без которой я не мог обойтись, — и предложил ему. Он отказался.
— Ему крупно повезло, что Вы его подменили в последний момент.
— Рад, что еда Вам понравилась, сэр, — сухо произнёс Ханвелл и повернулся, чтобы уйти. Но мне не хотелось его отпускать. Было в нём что-то настолько для меня притягательное: я чувствовал, что ему случалось знавать лучшие времена, и всё же пережитый крах не заставил его опуститься, не ожесточил в той мере, в какой это произошло со мной.
— Где Вы так готовить научились?
Ханвелл с опаской озирался в ожидании дальнейших распоряжений от кого-то, кто должен был таковые отдать. Я уже догадался, что ниже его по должности в заведении никого не было, а быстрый взгляд на пол это подтвердил. Носки его ботинок насквозь промокли.
— Что, сэр?
— Да не называйте Вы меня «сэр». Я же Вам сказал: Клайв. Готовить Вы где научились?
— Ну, знаете, как обычно бывает: нахватаешься всякого то здесь, то там, — сказал он, краснея. — Да ещё я во Франции был в 44-м — наверное, это как-то сказалось.
— Были во Франции? И я тоже. Вы тогда, наверное, только-только из пелёнок вышли?
Мы обменялись званиями, частями, местами и датами. Говорил он свободно, но без особой охоты. Он был рядовым, я — лейтенантом. Я пригласил его сесть, но он опять отказался.
— Да ладно Вам — выпьем по одной, ничего с Вами не сделается. Фрэнкса я беру на себя, если он ещё в своём уме. За ним один должок есть. А знаете, между прочим, что мне эти блинчики напомнили? «Френч хаус» — в Лондоне, в Сохо. У них раньше такую закуску подавали.
Ханвелл улыбнулся мне впервые за весь разговор — застенчиво, задействовав лишь половину рта.
— Да, я их там ел — я раньше в Сохо работал. Дин-стрит.
— Так какого же чёрта Вы тут делаете, в этой богом проклятой дыре?
Лицо Ханвелла превратилось в табличку «Закрыто». Его шишковатый нос перестал блестеть, веки низко опустились.
— Мне работать надо.
— Послушайте, да сядьте Вы хоть на десять минут, сядьте — Вас же просят.
Моя девушка неискренне улыбнулась, извинилась и отправилась в уборную. Ханвелл сел. Мы немного поговорили о Франции, в частности о Париже (очень отчётливо помню сказанную им забавную фразу: «Это меня в Париже причесали»), обнаружили, что мы оба из восточных графств: он — из захолустного Ипсвича, я — из захолустного Норвича; местность тихая, спокойная, не сравнить с теперешним нашим окружением. Выяснилось, что оба мы проходили подготовку в мрачном Филикстоу перед отправкой в Нормандию, правда, на берег высадились в разное время. Мне не чужд интерес к рассказам о войне, так что я пытался разговорить его посильнее, но Ханвелл не поддавался.