Он сидел на заднем сидении, закрыв глаза и не внимая происходящему. Мыслями он уносился намного дальше времени, но, находясь в этой, сковываюшей движения, массе, мог лишь предопределить, но не мог изменить происходящего. Он оценивал и объяснял Историю, не ограниченный рамками времени и исторических периодов.
"Когда царь Навуходоносор вошел в свою, расположенную во дворце, спальню, он увидел, что все вещи, лежашие в ней, находятся в беспорядке. Позвав двух слуг, он приказал им убрать комнату и наказать виновных в ее беспорядке. Но прошло время, а виновные не были найдены. И только через какой-то промежуток времени он обнаружил, что, используя различные предметы, он сам приводит комнату в беспорядок. Выходит, он должен был был наказать сам себя, именно он, недовольный беспорядком.
Через много лет ветер нес песок по разбросанным в беспорядке обломкам вавилонских строений...
В период до и после разразившихся в мире двух Мировых войн, - говорил чей-то голос, - Россия захватывала, рискуя быть захваченной. /В это время человек с бородой протягивал прут, острым концом упиравшийся в пустоту, а другой человек в шляпе, и тоже седой и властный, ударял по нему чем-то, что протыкалось, но продолжало оставаться целым/. Теперь же, когда все рискует быть уничтоженным, Советский Союз боится... - нет, не боится, а: в эпоху наступившего атомного равновесия /в этот момент на землю упали два, скрещенных нами, тяжелых железных стержня, и мы разбежались в разные стороны, как будто опасаясь взрыва/ никто не желает войны. Но, терзаемый освобождением народов, своей собственной противоречивостью, Советский Союз распадется, как дрогнула от разрастающихся восстаний и под напором внешних врагов Священная Римская Империя".
В этот момент я сам вздрогнул, издав при этом беззвучный, или звучащий, крик. Было такое ощущение, как будто что-то вывело меня из забытья, непрошенно ворвавшись в мои мысли, как выстрел, прозвучавший в полной, ничем не нарушаемой, тишине. Я упрекал себя за то, что поддался этому соблазну, этому наваждению, но было уже поздно, и я не мог удержать эти, исчезающие, как дым, видения.
Надо мной стояла мама и будила меня, делая что-то со мной или с моим уходящим воображением.
Было пол-седьмого утра. Мне нужно было опять ехать в другой город, в училище, чтобы окончательно узнать, какова моя участь. Мне было так жаль, что я не дослушал его слова, но надо было идти, и времени уже не оставалось.
Дикая тоска овладела мной. Я провел рукой по лицу и начал собираться. Руки, после вчерашнего, дрожали, а перед глазами все плыло. Кушая, я думал о пустяках, о том, что узор на потолке, образованный потрескавшейся краской, почему-то, тянется в одном направлении, и что надо пойти в комнату и открыть балкон, что было совершенно бессмысленно. Но как только я перестал жевать, я опять погрузился в мрачные до ужаса мысли.