Камилла не знала, что сказать, как ответить. Не могла же она в угоду Буту стать тем, кем не была!
Бут, приводивший в порядок кисти, поднял голову и увидел растерянно стоявшую в середине комнаты Камиллу. Внезапная улыбка вспыхнула на его лице.
— Только не сердись. Завтра все будет по-другому. Вот увидишь. Если у нас что-то не получилось, твоей вины тут нет. Если я не сумел объяснить, чего от тебя хочу, если мне не удалось увлечь тебя идеей картины, значит, я сам во всем виноват. Надеюсь, ты простишь меня, кузина, и завтра позволишь наверстать упущенное?
Камилла неуверенно кивнула, обезоруженная его тирадой, затем стремительно вышла из комнаты и стала спускаться по лестнице, чувствуя себя растерянной и смущенной. С ее стороны было большой глупостью полагать, что позировать для картины Бута окажется приятным развлечением. Как ни странно, согласившись исполнять роль натурщицы, она в каком-то смысле позволяла Буту заниматься с ней любовью. В этой косвенной форме любви была своя прелесть, и Камилла спрашивала себя, какой следующий шаг предпримет Бут. И понятия не имела, как на него ответит.
Как и предсказывал Бут, следующие сеансы оказались более успешными. Не оттого, что Камилла поднялась до уровня требований Бута, а просто потому, что художник больше не давил на свою модель, и это позволило ей держаться более раскованно.
Теперь в детскую часто приходила тетя Летти, чтобы понаблюдать за работой Бута. В результате взаимоотношения между Камиллой и кузеном утратили значительную долю интимности, которая проявлялась ныне только в некоторых случайных взглядах и редких прикосновениях Бута.
Он не возражал против присутствия Летти. Тетя обычно садилась у окна и вышивала; Миньонетта, свернувшись, устраивалась у ее ног; Летти почти не разговаривала и не отвлекала племянника от работы. Не реже чем один раз за утро тетя покидала кресло и, стоя за спиной Бута, изучала картину. Только в эти минуты ее присутствие, кажется, несколько смущало художника.
Однажды Камилле показалось, что он вот-вот выразит недовольство, но Бут оставил раздражение при себе. Скоро Летти вернулась на свое место, словно почувствовав его настроение, и после этого несколько дней не подходила к мольберту.
Однажды утром, когда сеанс закончился рано, Летти пригласила Камиллу в свою комнату.
— Если ты не слишком занята, — сказала она, — то я хочу попросить твоей помощи в деле, которое может тебя заинтересовать.
После случая с отравлением Миньонетты Камилла вела себя скованно, встречаясь с тетей Летти. Она упрекала себя за это, считая свою настороженность неоправданной. Ей не хотелось прислушиваться к наветам Гортензии, и все же случившееся мешало ее сближению с тетей Летти. Не было никаких разумных причин избегать общения с ней, и Камилла обрадовалась возможности установить более тесные взаимоотношения между ними. Тогда она сможет задать ей несколько вопросов, которые продолжали ее тревожить.