— Я не нашел ее, — уклончиво ответил я.
— А ты искал?
Я выдержал паузу, постепенно обдумывая, стоит ли приврать, но, пока я колебался, необходимость в этом уже отпала.
— Ты забыл, — обличительным тоном заявила Сара.
— Я просто не увидел ее. Около самолета ее не было.
Сара приподнялась и села.
— Если ее найдут, — скороговоркой произнесла она, — сразу станет ясно, что кто-то там уже побывал.
— Подумаешь, какая-то банка из-под пива. Ее никто и не заметит.
Сара промолчала. Она сидела, уставившись на одеяло. Я видел, что она начинает злиться: губы ее были плотно сжаты, и казалось, что даже вены на лбу вздулись от напряжения.
— Подумают, что кто-то обронил ее еще летом, — добавил я. — Во время пикника в саду.
— Можно провести экспертизу и установить, сколько времени она там пролежала. Это легко определяется по ржавчине.
— Да ладно тебе, Сара. Никто не станет проводить экспертизу.
Ее тон был мне неприятен. Она словно обвиняла меня в том, что я совершил грубейшую и непростительную ошибку. В ее понимании я повел себя глупо.
— Они найдут на ней отпечатки пальцев Лу.
— Он был в перчатках, — сказал я, силясь вспомнить, так ли это было на самом деле. — Это обыкновенная пивная банка, таких в лесу полно валяется. Никто и внимания-то на нее не обратит.
— Еще как обратит, Хэнк. Если возникнет хотя бы малейшее подозрение насчет пропажи денег, обыщут каждый дюйм сада. И, если найдут эту банку и на ней отпечатки пальцев Лу, нас тут же вычислят.
Я задумался. Ее гневный выпад задевал меня, порождая смутное желание ответить тем же. Я знал, что она слишком уж преувеличивает опасность, но в то же время не мог не согласиться с тем, что отчасти ее страхи оправданны. Мы и в самом деле оставили после себя улику: пусть маленькую, но все равно способную разоблачить нас.
— У нас еще есть шанс выпутаться: надо сжечь деньги, — заявила она.
— Перестань, Сара.
Она закрыла глаза и покачала головой.
— Мы не будем ничего сжигать, — проговорил я.
Сара промолчала. Разглаживая на животе одеяло, она всем своим видом выражала недовольство, и, глядя на нее, я вдруг поймал себя на том, что не собираюсь рассказывать ей про Педерсона. Это меня удивило, даже потрясло. У нас никогда не было секретов, мы были на редкость откровенны друг с другом. Но я решил, что о Педерсоне она узнает не здесь и не сейчас. Возможно, когда-нибудь, лет через десять-двадцать, когда мы вкусим прелестей роскошной жизни и это в какой-то степени оправдает меня в ее глазах, я расскажу о том, что произошло на самом деле. Я расскажу, как спас нас от разоблачения, как взвалил на себя эту тяжкую ношу, ограждая ее и нашего будущего ребенка от возможных неприятностей. Она будет потрясена моей храбростью, благородством — ведь я столько лет скрывал от нее горькую правду — и все мне простит.