Если бы я был другим человеком.
Если бы я меньше любил леди Солт.
Если бы она по-прежнему желала его…
В мастерской сейчас мы вдвоем: он и я. Гановер лежит на столе, окруженный внутренностями шестерней, пружин и спекшихся кусков металла, давно утративших свое истинное назначение. Даже сейчас, спустя некоторое время, от Гановера пахнет водорослями, солью и смазкой. Я все еще не знаю его. Не знаю, для чего он предназначен. И почему он здесь. Мне кажется, он сработан в Империи, но точно сказать нельзя. Шайвер упорно считает, что Гановер — скульптура, вымытая с океанского дна. Но никто не лепит скульптуры с таким количеством подвижных частей.
— Заставь его работать, — приказывает Блейк. — Ты мастер. Почини его.
Мастер? Я единственный в этой местности, кто обладает кое-какими знаниями. На сотни, может, тысячи миль в округе.
— Попытаюсь, — отвечаю я. — Но что потом? Мы не знаем, что он умел делать.
Это главный вопрос. Возможно, главный в моей жизни. Поэтому я и не тороплюсь чинить Гановера. Мои руки уже знают, куда приладить большинство частей. Знают, какие поломки случились в остальных и почему.
— Чини, — настаивает Блейк, — или на следующем собрании Совета я попрошу, чтобы тебя отослали к горным людям. Поживешь пока с ними.
В его глазах горит неприкрытая ненависть к себе. Горит убежденность в серьезности собственных намерений.
— Пока? И что это докажет? Если не считать моей способности жить в пещерах с пастухами?
Мне почти хочется услышать ответ.
Блейк плюет на деревянный пол.
— От тебя нам все равно никакой пользы. С какой радости мы должны кормить тебя? Давать крышу над головой…
Даже если я уйду, она к тебе не вернется.
— Что, если я починю его, а он, кроме как моргать, ничего не умеет? Или окажется чем-то вроде фонаря, годным только на то, чтобы отбрасывать свет? Или сыпать бессмысленными стихами? А вдруг я починю его и он убьет всех нас?
— Плевать, — рычит Блейк. — Почини его.
* * *
Скалы, окружающие деревню, довольно низкие, как плечи поникшего гиганта, и заляпаны птичьим пометом. Потеки помета и булыжники белыми венами разделяют темно-зеленую растительность. Толстые, словно закованные в чешуйчатую броню, ящерицы шныряют в кустах. Здесь же находят убежище крошечные птички, чьи пронзительные черные глазки смотрят из теней. И стоит запах, чем-то напоминающий мятный. Чуть ниже — бухта, где Шайвер нашел Гановера.
Мы с Ребеккой идем туда, за деревню, достаточно далеко, чтобы нас не увидели, и долго разговариваем. Находим старые тропинки и бродим по ним, иногда веселые, иногда серьезные. В Сэндхейвне мы ведем себя иначе.