Шайенский блюз (Костюченко) - страница 77

19. Белый Нож, черный конь

Два дня он шел вдоль реки, пока не набрел на остатки индейской деревни.

Это была небольшая деревня. Он насчитал десять типи. Точнее, десять обугленных развалин. Недогоревшие обломки шестов смешались с завившимися клочьями шкур. Кое-где из-под толстого слоя золы выглядывал закопченный бок котла, или поблескивали осколки зеркала, или торчало сломанное древко копья. Людских останков не было, но Гончар чувствовал, что они где-то рядом.

Обостренное чутье привело его к зарослям можжевельника. В кустах была прорублена свежая тропа, и на песке еще сохранились следы подкованных сапог. Низко пригнувшись, почти касаясь руками земли, Степан двинулся по этой тропе, где совсем недавно волокли на одеялах трупы индейцев. Запах мертвечины становился невыносимо густым, и Гончар зажал нос.

Да, все они лежали здесь, в небольшом овраге, едва присыпанные песком и заваленные можжевеловыми ветками. «Странно, что сюда еще не добрались койоты и стервятники», — подумал Степан.

На земле под кустом что-то блеснуло. Он опустился на колени и поднял ниточку голубого бисера. Такими браслетами обвязывают запястья маленьких детей.

Здесь прошли каратели. Наверно, индейцы опять в чем-то провинились. Обычно войска устраивали подобные бойни после налета индейцев на белые поселения. Если при этом кавалеристы не несли потерь, то об операции узнавали немногие. Здесь не было никаких следов боя. Значит, их просто расстреляли. Согнали в кучу и дали несколько залпов.

Он замер, услышав дыхание за кустами. Кто-то прятался неподалеку.

— Я Горящий Волк из семьи Горбатого Медведя, — негромко произнес Степан по-шайенски. — Я спустился с гор, и ищу стоянку моих братьев.

— Ты один? — проскрипел старческий голос.

— Да.

— Встань, чтобы я тебя видел.

Степан медленно выпрямился, готовый тут же нырнуть в сторону при первом щелчке затвора. Но никто не выстрелил в него.

Сквозь сетку ветвей он разглядел седые длинные волосы и смуглое морщинистое лицо старика в черной рубахе.

— Я Белый Нож, — сказал старик, раздвинув ветки. — Я — лакота.[5] Шайен Горбатый Медведь ушел на север, в Монтану. Туда ушли все. Здесь опасно оставаться. Белый человек хочет истребить нас.

— А ты почему не ушел?

— Я останусь с родными. Иди за мной.

Старик жил в землянке, вырытой в песчаной стене откоса. Степан едва уместился там, опустившись на корточки у самого входа. А индеец развязал мешок и достал полоску вяленого мяса.

— Ешь. У тебя туман в глазах, ты скоро можешь упасть без сил. Тебе надо поесть.

Гончар с поклоном принял еду. Отрезав ножом маленький кусочек, он положил его возле очага в дар духам. Эту традицию одинаково свято соблюдали и шайены, и сиу.