Проховыч стоял в углу и в сумраке был похож на ожившего мертвеца. Череп, провалы глаз с дьявольским огоньком внутри, белые волчьи зубы… Черепахин не стал бы предъявлять ему претензий.
— Совсем совесть потеряли, стали цепляться: зачем тебе такой дом, мы его на себя переделаем, а тебя, говорят, в болоте утопим!
Он махнул рукой.
— Ладно, пошли на воздух, чего зря в схроне сидеть? Время придет, насидимся еще!
На полянке фотосессия продолжилась. Проховыч охотно позировал с оружием, принимал воинские стойки, совсем разойдясь, вскинул руку в нацистском приветствии и громко крикнул:
— Хайль Гитлер!
Радуясь журналистской удаче, Иван только успевал щелкать затвором фотоаппарата.
Когда люк закрыли, вход в схрон стал совершенно незаметным. Дед Микола удовлетворенно крякнул.
— И как ты с ними разошелся? — напомнил Черепахин. — Ну, с теми, «кручеными»?
Проховыч пожал плечами.
— Лучше, чем они со мной хотели. Вот иди, покажу…
Он поманил Ивана пальцем и пошел в чащу. Серый потрусил рядом. Черепахину оставалось одно — идти сзади. Но недосказанная история требовала продолжения.
— Так что, они так и уехали, и пистолеты оставили? — спросил Иван у прямой, как штык, Миколиной спины. — Что-то я обратной колеи не видел…
Но с таким же успехом можно было обращаться к прямому хвосту Серого. Микола говорил только тогда, когда сам этого хотел.
Через пятнадцать минут Проховыч и полуволк остановились. Когда Черепахин подошел, Проховыч продолжил:
— Вижу, дело к мокрухе идет, продырявят меня из своих пушек да бросят в болото! И Серого не пожалеют!
Микола погладил полуволка по огромной голове. Тот явно беспокоился и рвался в густые заросли.
— Я тогда вроде как испугался, разыграл им уважение, накормил жареной уткой — вку-у-сная! И первача налил — он синим пламенем горит, градусов семьдесят! Ну, они и размякли, стали песни петь. А я их почивать положил на лавки — голова к голове…
Проховыч показал ладонями, как именно легли «крученые».
— А как захрапели, я два раза маханул топориком вверх-вниз, — он сделал движение ладонью, как будто разбивал кирпичи приемами карате.
— И вся их наглость закончилась!
Черепахин оторопел.
— Так ты, деду, их — что?..
— Что, что… На лавке даже зарубки остались… Еле отмыл потом…
Он раздвинул густые кусты, показав две свежие могилки, со связанными крестом толстыми ветками.
— Вишь, в болото бросать не стал, как скотину, по-человечески сделал, каждого отдельно…
У Ивана закружилась голова, он покачнулся. Крепкой рукой дед Микола взял его за локоть.
— И как же ты их дотащил сюда? — глубоко вдохнув прохладный воздух, спросил Черепахин, чтобы хоть что-то сказать.