Возможно, ей удастся объяснить, что у нее закружилась голова и ей нужно на минутку присесть.
— Послушай, можно мне… — начала было она.
Но Дэниел подхватил блокнот и поднялся на ноги.
— Я пришел сюда, чтобы побыть в одиночестве, — перебил он. — Если ты не собираешься уходить, то уйду я.
Он запихнул блокнот в рюкзак и, проходя мимо, задел ее плечом. Даже при столь кратком прикосновении, даже сквозь все слои одежды Люс кольнуло статическим электричеством.
На миг Дэниел тоже замер. Они обернулись друг на друга, и Люс открыла рот. Но прежде чем она успела заговорить, мальчик круто развернулся и поспешно направился к двери. Люс увидела, как тени роятся у него над головой, кружатся, а затем сквозь окно вылетают в ночь.
Люс передернуло от холода, и она еще долго стояла в галерее особого собрания, ощупывая плечо там, где его коснулся Дэниел, и ощущая, как спадает пылавший внутри ее жар.
Ах, вторник. Вафельный день. Сколько Люс себя помнила, летние вторники подразумевали свежий кофе, полные до краев мисочки с малиной и взбитыми сливками и нескончаемую стопку хрустящих золотисто-коричневых вафель. Даже этим летом, когда родители стали словно побаиваться ее, традиции вафельного дня тем не менее оставались неизменными. Утром вторника она могла перевернуться на другой бок в постели и, прежде чем проснуться, уже безотчетно понять, какой сегодня день.
Люс принюхалась, медленно приходя в чувство, затем принюхалась еще раз. Нет, тестом не пахло — равно как и ничем другим, помимо мокрой краски. Она потерла глаза, сгоняя сон, и оглядела свою тесную спаленку. Та походила на снимок «до» в телешоу о капремонте. Люс вспомнила долгий кошмар понедельника: отказ от мобильного телефона, инцидент с котлетой и сверкающие глаза Молли, Дэниел, отмахнувшийся от нее в библиотеке. Девочка представления не имела, с чего он такой злой.
Она села и посмотрела за окно. Было еще темно, солнце даже не выглянуло из-за горизонта. Она никогда не просыпалась так рано. Она вообще сомневалась, что сможет припомнить хоть один самолично виденный рассвет. Сказать по правде, что-то в любовании рассветами вызывало у нее тревогу. Наверное, минуты ожидания перед тем, как покажется солнце, сидение в темноте и разглядывание неба поверх кромки деревьев. Лучшее время для теней.
Люс печально вздохнула, тоскуя по дому и проникаясь одиночеством. Что ей теперь делать целых три часа между рассветом и первым уроком? «Рассвет» — почему это слово звенит у нее в ушах? Ох, черт! Ей полагается отрабатывать наказание.