Петр почесал в затылке и вернулся к алкоголикам, те не пошевельнулись, только Кириллыч сидел теперь с закрытыми глазами. «Ну, друзья, меня-то возьмете?» Третий ящик приполз из угла как-то сам собой. Петр сел, взял стакан и выпил.
Можно было играть дальше, без пробуксовок. Неназойливые рассуждения Петра растворялись, распадаясь на разноименно заряженные ионы и теряли окраску, выделяя тепло и свет. Примитивная пища всегда усваивается легче.
Для разминки Семен оживил одежду клона, сваленную на пол посреди камеры в отделении милиции. Панцирь, до сих пор лежавший на спине и смотревший пустым капюшоном в потолок, теперь бунтовал, бил рукавами и босыми брючинами в дверь, это было видно через глазок. Майор, прибывший на место происшествия, не испугался (ну просто не понял, что произошло) и, как настоящий рубака — принял решение с ходу, по-суворовски внезапно. По его приказу дверь отперли и майор сам три раза стрельнул в спину уходящему призраку, одежда продырявилась с грохотом кровельной жести, но даже не оглянулась посмотреть, не вскрикнула, засияв тремя дырочками, удалилась навсегда.
Майор, ведомый неизвестной силой, сдвинул дулом фуражку на затылок, задул дымок, слабо тянущийся из ствола, и незнакомым голосом сказал: «Ушел, падла!» «Красиво получилось!» — Семен расслабился, перемешивая в голове цветные пространства.
Стрелки курантов ножницами смыкались к полудню.
Царевич Дмитрий вышел на крыльцо.
Невдалеке шумела Волга.
* * *
«Как устал я от этой архивной каторги!» — профессор Батогов вспомнил о студенческих годах, когда элементарные средства (вроде выпитого сырого яйца) возвращали его к жизни. «Но и годы уже не те, и силы уже на исходе».
Подобрав случайно упавший следственный том, профессор углубился в чтение.
В котельной выпили за нормальный пар. Кириллыч по-доброму взглянул на Семена и подумал с ласковой издевкой: «Так как же насчет царевича?» Семен улыбнулся и ответил: «Разберемся».
Дмитрий спустился с парадного крыльца, прикрикнул на мамку, неповоротливую дуру, и прошествовал по двору в надежде чем-нибудь заняться. Позади дома четверо мальчишек играли в ножички.
Профессор оторвался от рукописи, почувствовав легкое движение. Он очень увлекся чтением, и ему показалось, что вокруг — не полки хранилища, а сруб великолепных дьяцких покоев. Батогов снова ухнул в чтение с головой, не успев удивиться.
Петр понял, что гигантский водоворот сиреневых тонов захватил его уже и тянет к сплющивающей точке своей середины. Там, в узком жерле водного вулкана, бился белый земляной червь, скованный цепью судороги, и светлел речной берег, искаженный перспективой. «Ах, как неохота!» — плавники не слушались Петра, пошевелив хвостом, он ощутил ужасный приступ тошноты (или отвращения к собственному телу). Пройдя за секунды всю эволюцию, Петр осознал себя за столом, уставленным деревянной посудой, вспомнил свое новое имя — Данило, и спросил у мужчины во главе стола: «Что, батя, помолились, пора и каши отведать?»